Сын балтийца

Илья долго и витиевато ругал мальчишку: седло не так подтянул, вид у воспитанника не бравый, погода отвратительная - день обещал жару, и что самое печальное - пацан-пентюх для такого опытного учителя, как Илья Гарбузенко, великое наказание, и дважды повторять каждое упражнение он с ним не намерен. Если у дытыны нет таланта к верховой езде, сколько ни учи, все равно бесполезно.

И дни смешались с ночами. Ваня видел себя точно со стороны, то у водопоя, то на манеже. До бесконечности повторяются упражнения - соскок с коня на ходу, посадка…

Он запутался в стременах… Беляк идет рысью, сейчас Ваня упадет, разобьет голову. От страха он судорожно ловит ртом воздух, ставший тугим, как вода. Илья уже не кричит, а свистит на разные голоса, как соловей-разбойник.

Конь прерывает бег: конь опытнее седока. Удивительно умное животное лошадь! Он кладет голову на плечо Ване и дышит в ухо, точно шепчет: «Не отчаивайся! Я тебе помогу. Со мной не пропадешь».

Разбойничий посвист…

Ваня трогает коня. Беляк разворачивается, бежит ровно по «плацу», вытоптанному сотнями копыт пустырю за приземистым мрачным каменным амбаром. Ладонь пустыря обрывается крутым оврагом. Овраг, как спрут, распустил промоины-щупальца и сосет землю каждую весну, каждый ливень, лишь у садов, запутавшись в корнях вишен и яблонь, смиряет свой безудержный аппетит. Зеленеют заросли паслена и лопухов. Лопухи непомерной величины, как казацкие бурки. Из-под них выбираются казачата, перепачканные черным тутовником, как чертенята. С завистью, ревниво наблюдают за «кацапом», как он пытается поднять с земли платок.

С левой стороны паренек берет платок, с правой… ловит пальцами сухую землю.

- С одной може, - приходит в ярость Илья, - з другой чурается. Инвалид! 3 люльки на правой бок уронили. Повторить!

Казачата хихикают: если уж берешь слева, то возьмешь и справа.

Ваня ныряет вправо по потному скользкому боку коня, в глазах темнеет от прилива крови, рука тянется, тянется… она кажется короче, чем была минуту назад, платок увертывается, как живая мышь.

По ушам бьет свист, раскатистый, злой. Конь трясет головой, с губ капает пена, и опять начинается бег рысью. Работать придется, пока наездник не поднимет с земли белую тряпочку.

Система у Ильи, безусловно, была.

Правда, многие упражнения по джигитовке он упустил, ибо считал, что их обязан знать и уметь выполнять каждый нормальный человек на земле, не подозревая, что умению управлять конем в казачьих станицах учатся с детства, как умению плавать в рыбацких поселках. Некоторые упражнения он считал вольной забавой, бесполезными для боевой обстановки. Но и того, что осталось, было для подростка более чем достаточно.

Ваня исхудал, почернел, но не жаловался, терпел… Уставал так, что засыпал, не успев коснуться головой подушки.

В юном теле каждый мускул звенит струной, впереди бесконечная жизнь, и невозможно понять, как ее можно прожить, и не терпится скорее растратить энергию тела, точно на это не хватит будущего.

Ванюша сидел в хате Кривошеиных, перед ним лежала подшивка «Нивы». Дядька и воспитанник рассматривали картинки, читали надписи, иногда непонятные, на исторические темы. Незнание мифологии, истории восполнялось безудержной фантазией. Источник у Вани были сказки, у Ильи - история донского казачества.

Ваня прочитал вслух стихотворение Тютчева, читал «с выражением». Илья слушал напряженно. За каждым словом поэта у него перед глазами возникала картинка: в хате вроде бы запахло умирающими огненными листьями клена, зажурчал ручеек, вроде бы донесся звук пастушьего рожка…

Илья подпер голову рукой, глаза закрыл, зато раскрыл рот. Губы у него были узкие, растрескавшиеся, один зуб выбит, возможно, в этом и заключался секрет его разбойничьего посвиста.

- Не брешешь, что помещик придумал? - неожиданно спросил он. - Мабудь, ему мужик рассказал, помещик и накалякал. Ить они паразиты, помещики, в поле спину не гнули. Ксплуататоры, гады! Нам агитатор рассказывал на фронте, когда к красным сманивал казачью сотню.

О жизни русского крестьянства Центральной России Илья знал понаслышке, представления же о жизни рабочих в городе у него были весьма противоречивые. Знамо дело, умели замки починять и коней ковать, как кузнецы в кузне.

Казаков он считал особым народом и, когда Ваня попытался растолковать ему, что казаки произошли от беглых крепостных мужиков, обиделся не на шутку.

- Вышли мы з степи.

- А в степь-то как попали? - не сдавался Ваня.

- В степь… В степь з степи. Она без конца и краю. В ней есть усе, даже верблюды. Видел верблюда?

- Верблюды не люди. Я тебе про людей говорю.

- Тю, не люди! Нехай не людыны, а татары откуда взялись? А калмыки, башкиры? Чечены - те с гор спустились, они там усю жизть по горам скачут. А внизу вси з степи приихали.

Спорить было бесполезно. Если Илья в чем-то усомнился, тем более во что-то уверовал, доказать обратное ему было невозможно, для этого требовался авторитет не меньше чем командира полка.

- Ты мне писню читал, - сказал он в заключение. - Тильки напев не знаешь. Слыхал я ее, ей-богу, слыхал. Вспомню - скажу, как петь треба.