- Если мне не изменяет память, - продолжала настоятельница, - то и вы должны его знать. Вы однажды увезли его от нас. Лет пятнадцать, а может, двадцать назад. В моем возрасте я уже начинаю терять счет времени.
- Двадцать лет назад он был еще младенцем, - возразила Отси. - Грудным ребенком. Я никогда не забирала младенцев из монастыря.
- Ну, пусть не младенца, но это был он. С ним еще ехала одна нелюдимая послушница; она служила несколько лет при монастырской больнице. Вы должны были отвезти их в арджиканский замок Киамо-Ко.
- Так это он был с Бастиндой?
- Я вижу, вы вспомнили.
- С Восточной ведьмой...
- Как некоторые ее звали, - фыркнула настоятельница. - Только не здесь. Здесь ее имя было сестра Басти-Индаа, и даже его использовали редко. Она наложила на себя обет молчания - сама, ни по чьему-то наказу - так что обращаться к ней обычно было бессмысленно.
- И вы узнали в этом юноше того мальчика? - недоверчиво спросила Отси. - Вы его видели с тех пор?
- Нет. Но я никогда не забываю лиц.
Отси подняла брови.
- Я вижу так мало новых лиц, - объяснила настоятельница. - Впрочем, сейчас не время разговаривать. Пойду, скажу сестре врачевательнице, чтобы осмотрела мальчика.
- Как его зовут?
Настоятельница ушла, не ответив.
К вечеру, когда путники допивали рюмочку крепкой монастырской настойки на сон грядущий, по обители уже расползлись самые невероятные слухи. Юноша был духовником императора. Членом шайки работорговцев. Он крякал голосом гагары. За исключением единственного ребра, в его теле не осталось ни одной целой косточки. Слухи противоречили один другому, были один другого нелепее, но это ничуть не смущало рассказчиков.
3
Трудное было время. В стране Оз оно давно трудное ("не давно, а всегда", - поправили бы насмотревшиеся на мир мудрецы). Усталая мать-настоятельница ушла в свою келью, обставленную даже строже, чем у младших монтий, села в кресло-качалку и, слегка раскачиваясь, стала вспоминать, стараясь не упустить ни малейшей подробности. Она уже взяла в привычку, регулярно прослеживать ту или иную историю, чтобы не потерять память.
Сестра Басти-Индаа, ставшая впоследствии Восточной ведьмой, жила в этом монастыре лет пятнадцать назад. Ее сложно забыть: насколько знала мать-настоятельница, ни у кого больше во всей стране Оз не было такой кожи - зеленой, как едва распустившиеся листки сирени. Басти-Индаа безропотно выполняла поручения старших монтий и держала свои мысли при себе. Сколько же она прожила здесь - пять лет? Шесть? Семь? А потом настоятельница наняла Отси Цепкорукую, чтобы та увезла неразговорчивую послушницу обратно в мир. С ней тогда увязался маленький мальчик. Его не приглашали с собой, но и не гнали прочь.
Как же его звали и откуда он взялся? Подкидыш, оставленный бродягами-побирушками? Сколько ни старалась настоятельница, она не вспомнила ни имени мальчика, ни его происхождения. Надо будет спросить кого-нибудь помладше.
Итак, Басти-Индаа покинула монастырь и отправилась в Киамо-Ко, чтобы искупить свои грехи. Какие - никто не знал. Мать-настоятельница иногда исповедовала монтий, но Басти-Индаа ни разу не просилась на исповедь, это настоятельница помнила наверняка. Хотя грехи Басти-Инды интересовали все монастырское сестринство, она так и не удовлетворила общее любопытство.
Мало-помалу (новости просачивались даже в столь отдаленную обитель) монтии узнали о превращении Басти-Инды - вернее, Бастинды - в Восточную ведьму. Узнали по ее дерзким поступкам и неожиданно вскрывшемуся родству. Оказалось, что Бастинда - сестра Гингемы, Западной ведьмы, как иногда ее называли. Господь свидетель, никому бы и в голову не могло такое прийти!
Мать-настоятельница вздохнула, досадуя на то, как легко возродила в себе неприязнь к минувшим дням. С каким облегчением оторвалась она тогда от молитв, как по-детски захлопала в ладоши, услышав, что правление Волшебника Гудвина из Изумрудного города наконец закончилось и старый мерзавец исчез в облаках на воздушном шаре, рекламирующем какую-то газированную воду. Затем неожиданное восхождение на трон леди Чафри, в девичестве Стеллы Ардуэнской с Пертских холмов. Нечто вроде временного премьер-министра. Как политик она появилась невесть откуда. У нее было все, что нужно для популярности: и хороший вкус, и прорва денег, - но кто бы мог подумать, что политический вакуум, оставшийся после бегства Гудвина, засосет в себя светскую львицу со слабостью к сверкающим нарядам?
"Далеко не худший выбор, - произнесла мать-настоятельница вслух, чтобы привести мысли в порядок. - И даже не потому, что это благотворно отразилось на репутации нашей покровительницы, святой Стеллы, в честь которой, наверное, и назвали леди Чафри. Вернее, нет: говорят, она сама себя так назвала. Изменила свое имя с провинциальной Эстеллы на более изысканную Стеллу, имя святой. Умный ход".