Сын человеческий

Темное дыхание ужаса снова примешалось к женским оживленным пересудам. Сплетницы трещали без умолку, как сороки, но их слова опять прикрывали тайную боязнь, предчувствие чего-то дурного. В памяти еще жила недавняя трагедия, и возвращение Крисанто Вильяльбы всколыхнуло стоячую воду воспоминаний. Женщины не отрываясь смотрели ему. вслед, пока он с товарищами шел к кабачку.

Приезд Крисанто заставил их еще раз обсудить, происшедшие события с самого начала, и хотя они перебирали их одно за другим дотошно и придирчиво, на душе у них стало спокойнее: Крисанто вернулся, — пробел в этой истории заполнен. К тому же такой безучастный, отчужденно глядящий на мир человек вряд ли способен на яростный взрыв мести… Нет, им нечего бояться.

Не все одинаково рассказывали об этихпрошлых делах. Образ Хуаны Росы становился в людской памяти многоликим. По-разному описывали ее внешность, по-разному толковали о ее душевных качествах. Каждый житель Итапе по-своему представлял себе Хуану Росу, а подчас разные образы этой женщины легко уживались в воображении одного и того же человека.

Это мне сразу бросилось в глаза, как только я, после долгого отсутствия, вернулся в Итапе. Чувствуя себя на родине чужим, я начал запоздалое расследование этой истории — не для того, чтобы помочь правосудию, хотя от начала до конца она была сплошным нарушением закона, но главным образом для того, чтобы дойти до сути той вины, которая тяготела над всеми.

4

Когда во время войны политический начальник Мелитон Исаси решил «окопаться» в Итапе, он привез с собой из Кабеса-де-Агуа жену Крисанто Вильяльбы и оставил ее жить в управлении.

Пересудам не было конца.

Сожительство Хуаны Росы с Мелитоном Исаси на глазах у всей деревни превратилось в загадку, которая не давала покоя старухам, особенно же монахине, поскольку она была признанной блюстительницей нравственности среди жителей Итапе и самой заядлой сплетницей, собирающей все слухи и скандальные новости. Она сразу же стала чесать языком на рынке, у соседей, на паперти о том, что Хуана Роса влюблена в Мелнтона Исаси. Иначе — старуха даже мне об этом уши прожужжала — она не смогла бы вынести все его бесчинства, не вытерпела бы надругательства и унижения, которые обрушил на ее голову политический начальник. Одна только любовь могла придать большим черным глазам Хуаны Росы— глазам kuñásarakí[84] как выражалась старуха, такую томность и такое лукавство.

Обо всем этом шли бесконечные разговоры. Никто точно не помнил, какой была Хуана Роса, а я и подавно, потому что видел ее еще девчонкой. Знаю только, что она была красива какой-то скорбной и переменчивой красотой. Описывая Хуану Росу, мои односельчане сравнивали эту женщину то с растениями, то с красивыми, а иногда и со злыми зверьками, черпая из языка гуарани веселые прозвища или насмешливые поговорки — отзвуки прекрасной или страшной реальности. С их помощью они пытались воссоздать женщину и вызвать тот образ, который ускользал из глаз, из рук и стирался в памяти.

Не в ее пользу говорило и то, что она была дочерью Марии. Росы, той самой сумасшедшей с холма Каровени, которая в своем тихом помешательстве упрямо называла отцом Хуаны Росы создателя деревянного Христа, а всякий понимал, что-уж это — явная бессмыслица.

Тем не менее всегда находился кто-нибудь, кто робко пытался оправдать Хуану Росу, высказывая предположение, что Мелитон Исаси насильно держал ее у себя: он ведь и с другими женщинами так поступал… Некоторые действительно видели, как Хуану Росу и ее сына сопровождал вооруженный полицейский.

— Мелитон Исаси велел схватить ее и привести к себе… — рассказывала индианка Кончё Аваай, оставшись с глазу на глаз с сестрой Микаэлой, — потому что Хуана Роса была одна и вступиться за нее было некому…

— Нет, она пришла к нему по своей воле, — отрезала старуха, прерывая на полуслове свою собеседницу, — я сама видала, сама видала…

Ясно, что такие заверения монахини заставляли умолкнуть всех благожелателей Хуаны Росы. Даже меня старухе удалось убедить. Она же рассказала мне и о сыне Крисанто.

— Кучуй было тогда три года. Пока его мать стряпала для полицейских, он путался под ногами тут же, у плиты, или, бывало, прятался среди карабинов на оружейном складе. Полицейские забавлялись им, как собачонкой, а Хуана Роса о нем не заботилась.

— Но не вы ли мне сказали, что она взяла Кучуи с собой?

— Правильно, только она оставляла его в управлении. Когда мальчик очень уж плакал, Мелитон колотил его и запирал в карцер, куда обыкновенно сажали всяких бандитов. После завтрака Мелитон отправлялся вздремнуть и приказывал позвать Хуану Росу, а Кучуй запереть в карцере. Она не заставляла себя ждать. Покорно шла, и каждая черточка, каждое движение тела под рваным платьишком говорили о желании поскорее отдаться Мелитону Исаси. Хуана Роса подпоясывалась в то время веревкой или зеленым обрывком ysypó[85].

Потом, по словам старухи, она выбросила эту лиану.