Сын человеческий

— Дон Мелитон велел поставить в свой домик обтянутую шелком раскладушку, — на ней не так жарко отдыхать в сьесту. Он надолго запирался с Хуаной Росой, но плач малыша долетал до них и беспокоил, как писк котенка, упавшего в колодец. «Кучуй, Кучуй», — вопили солдаты, колотя по дощатой двери карцера. И малыш иногда умолкал.

Сестра Микаэла рассказывала, что по части любовных удовольствий дон Мелитон отличался бычьей неутомимостью, и его похотливое пыхтение слышно было даже на улице.

— Откуда вы все это знаете?

Старуха рассердилась.

— А как же мне не знать? Я же стояла у окна напротив и все видела. Я тогда ухаживала за женой дона Мелитона, нья Брихидой. Здесь, в этом домике, он запирался с. Хуаной Росой, и они занимались блудом…

Я украдкой бросал взгляд на кирпичные стены и деревянную дверь дома. Старый вылинявший флаг, облепленный паутиной, да порванная во многих местах карта республики—.вот и все, что осталось от времен Мелитона Исаси.

— А после я видала, как выходила Хуана Роса, — продолжала сплетничать монахиня. — Она брала мальчика из карцера и уносила домой. Лицо у нее было как у раскаявшейся блудницы, и она поминутно целовала Кучуи. Рожица у мальчишки была грязная, сопливая, зареванная. А Мелитон Исаси спал до самого вечера.

5

Но не одна Хуана Роса была любовницей Мели-тона Исаси.

Иногда на кухне толклись две или три девицы. Они переглядывались и молчали. Днем они хлопотали по хозяйству, а в укромные ночные часы утоляли неуемную похоть политического начальника, — о ней ходили уже легенды. Хлещущая через край мужская сила Мелитона Исаси только тогда иссякла, когда его оскопили и зверски растерзали творящие возмездие руки.

Сказать по правде, его сожительство с Хуаной Росой было недолгим. Прошло немного времени, и все увидели, что Хуана Роса надела другое платье, немного принарядилась и даже стянула талию лаковым поясом, выбросив уже ненужную веревку и обрывок лианы. Мелитону Исаси она быстро наскучила. А может, надоел ребенок. Каждый знал, что Мелитон ненавидел сына Крисанто. Он, вероятно, видел в мальчике его отца-солдата, у которого в самом начале войны увел жену, увел без труда, словно сорвал по дороге маисовый початок.

А пока что он принялся волочиться за Фелиситой Гойбуру, младшей сестрой Эсперанситы, о которой уже много лет не было ни слуху ни духу. Он обольстил девушку не в темноте, во время своих ночных объездов деревни, а среди бела дня, когда та выходила из школы… Ему даже не пришлось ее долго уламывать. Он добился ее согласия двумя-тремя дешевыми безделушками, розами из сада при управлении, которые она обыкновенно срезала, чтобы подарить своей учительнице.

И когда однажды все увидали, что она вошла в домик Мелитона и двери за ней закрылись, деревенские кумушки принялись сплетничать с особенным запалом. Они предсказывали, что случится, если вернутся живыми из Чако близнецы Гойбуру. Ведь они нежно любили Фелиситу и, конечно, собственными руками отомстят Мелитону за надругательство над сестрой. Все так и вышло.

Предсказали они и то, что Хуана Роса скоро получит отставку. И в самом деле, через несколько дней Мелитон выгнал ее. Хуана Роса исчезла, но продолжала незримо жить в деревне, приобретя странную и противоречивую многоликость в памяти своих односельчан.

Прошло немало времени — и вот что рассказала мне однажды с глазу на глаз индианка Конче Аваай, улучив минутку, когда поблизости не было монахини, — та обязательно прервала бы ее или вступила бы в спор, как уже не раз делала. Хуана Роса поведала ей, что отправляется в Чако искать Крисанто, потому что хочет снова быть подле него, хочет вместе с ним умереть. Индианка также сообщила мне, что Мелитон Исаси силой затащил Хуану Росу в управление и, поминутно грозясь убить Кучуи, держал ее там до тех пор, пока не пресытился ею. Ведь он уже пытался убить Кучуи в ту ночь, когда изнасиловал Хуану Росу на ранчо в Кабеса-де-Агуа. Индианка говорила, что Хуана Роса отчаянно сопротивлялась Мелитону, дралась с ним, как львица, но тот схватил нож, приставил к горлу ее малолетнего сына, и Хуане Росе пришлось уступить.

— Мне разрешали разговаривать с ней, — сказала Конче Аваай, — меня никто ни в чем не подозревал…

Она всем открыла эту тайну, всем объяснила причину странной покорности Хуаны Росы. Но мало кто поверил словам индианки: слишком горькую правду рассказывала она своим шепелявым беззубым ргом.

К. тому же Конче Аваай не ходила в церковь и никогда не поднималась на холм Тупа-Рапе. Может, еще и поэтому ей не хотели верить.

6