Сын человеческий

Кристобаль пропустил его слова мимо ушей. Он продолжал внимательно и быстро осматривать машину. Поршень, свечи зажигания, покрышки в порядке — в случае чего не подведут и выдержат. Кто-кто, а Кристобаль понимал, как это важно на извилистой старой дороге. Если две машины столкнутся в узком месте, им никак не разойтись. Тогда одному из водителей придется дать задний ход до первой поляны или котловины.

На этой дороге между шоферами уже не раз возникали стычки, каждый оспаривал свое право пройти первым. Но автовзвод вез воду к своим, осаждавшим Бокерон, и поэтому уступал дорогу только санитарным машинам. Кроме них, он ни с кем не считался. Как-то ночью, в разгар наступления, машина Сильвестре Акино встретилась нос к носу с автомобилем из главного штаба. Дело было на одной из фронтовых дорог. Штабной шофер выскочил из кабины и бросился к Акино.

— Назад! — напористо и категорично потребовал он. — Дай мне дорогу! Я везу главнокомандующего!

Акино, скрестив руки на руле, равнодушно поглядывал на крикуна.

— Ну и вези своего командующего, — сказал он, — а я везу воду.

— Назад! Назад! Он торопится!

— Я тоже.

Но тут в ярком свете фар они увидали, что из кабины вылез человек среднего роста, смуглолицый, в помятой военной форме без нашивок, в сверкающей каске. Акино сразу же выскочил из машины и вытянулся по стойке «смирно» — этого человека он ни с кем не мог спутать.

— Выходит, что дорога твоя, сынок, — сказал тот мягким слегка гнусавым голосом, который был отчетливо слышен, несмотря на рокот моторов.

— Нет, — не дрогнув, ответил Акино. — Дорога для всех… кто выполняет боевое задание.

— Но, сынок, не только у тебя важное задание.

— Виноват… Не думал, что это вы…

— Теперь ты видишь, что это я, придется уступить, — добавил он, — и не теряй попусту времени. — При этом главнокомандующий ни разу не повысил голоса.

— Слушаюсь!

Но тут до них донесся странный шум. Он становился все громче. Казалось, где-то глухо и настойчиво щелкали бичом: это Кристобаль Хара с товарищами, вооружившись лопатами и мачете, вырубали заросли, мешавшие машине съехать на обочину. За несколько минут была сделана полукруглая платформа, и утрамбованную землю покрыли ветками. Теперь колонна могла беспрепятственно пройти. Вода и главнокомандующий встретились друг с другом, как встречаются две равные державы, и ни одна из них ни на йоту не поступилась своими прерогативами.

— Вот и не пришлось главнокомандующему уступать нам дорогу, — хвастливо рассказывал о случившемся сержант Акино.

Так единственный раз в жизни Кристобалю довелось одним глазком взглянуть сквозь пыльную пелену на главнокомандующего армией Чако, пока он, Кристобаль, воевал с густой, непроходимой сельвой, расчищая дорогу автоцистернам с водой.

Крепко держась за руль, Хара раскачивался из стороны в сторону, глядя вперед широко открытыми глазами; его внимание и воля были целиком подчинены инстинкту водителя.

Что-то мягкое, будто вата, ударилось о ветровое стекло и рикошетом отлетело в кабину. Это был бекас. Он бил крыльями и пищал от страха, стараясь вырваться на волю. Когти больно вцепились в лицо Кристобалю. Ему пришлось схватить птицу обеими руками и вышвырнуть в окно. Машина на секунду потеряла управление и одним колесом напоролась на агаву. Послышался громкий сухой треск.

Цистерна с водой накренилась. Кристобаль на полном ходу затормозил и выпрыгнул в темноту. Гамарра встрепенулся и отчаянно замахал руками, пытаясь освободиться от своего скафандра. Вырванный из сладкой дремы внезапным треском и толчком, он как сумасшедший заголосил под спеленавшим его одеялом.

— Что случилось? — вопил он, сорвав тряпку со рта.

Кристобаль внимательно рассматривал проколотую переднюю шину.

— Неси домкрат, — бросил он Гамарре.

— Домкрат? — отозвался тот, недоумевая, в чем дело.

— Да проснись ты наконец, тащи инструменты.

— A-а, так бы и сказал, — зевая и потягиваясь, буркнул Гамарра.

— Шевелись, Полметра!

Полметра сразу как подменили; он сосредоточился, мигом поднял сиденье, вытащил домкрат и гаечные ключи, впопыхах один выронил, поднял и, сунув в рот, зажал зубами.

— Мне приснилось, будто нас атаковали боливийцы, — бормотал он, не выпуская гаечного ключа.

— Все лучше, чем эта чертова шина, — устало сказал Кристобаль.

— Yagua revi![73] — недовольно проворчал Гамарра и присвистнул.

Подслеповатый, мерцающий свет фар освещал спутанные заросли и медленно растекался по накренившемуся грузовику и двум мужским фигурам, опустившимся на колени перед проколотой покрышкой. Зубчатые лапы агавы вонзались им в грудь и больно царапали.

12

Солнце уже поднялось высоко, когда автоцистерны подъехали к новой котловине. Она была такой же, как и прежняя, разве что чуть поменьше, и вся поросла низкими деревьями: этот зеленый амфитеатр раскинулся прямо посреди сельвы. Овевавший лицо ветер приносил с собой аромат цветущего гуайяко и терпкий запах черных ос.

Отасу стоял на подножке первой автоцистерны и, сонно покачивая головой, пересчитывал машины. Одиннадцать.

— Не хватает грузовика Кристобаля, — сказал он.