Сын человеческий

Ужас и разъедающая душу тревога исказили лица водителей, как только они услыхали этот зловещий скрип, который словно и не собирался утихать. И вдруг — столб огня гигантской магниевой вспышкой осветил всю окрестность до последнего камешка. Прогалина содрогнулась от яростного взрыва, отзвуки которого мало-помалу затихли в лесной чаще; но воздушная волна обратилась ливнем пылающего песка и раскаленных обломков, так неторопливо и медлительно падавшего на землю, что казалось, ему не будет конца.

15

При свете фар и костра, пожиравшего останки санитарной машины, двадцать мужчин молча и деловито закапывали воронки. Вместе с ними трудился не щадя сил Кристобаль Хара. Он отдавал приказания, поторапливал людей, которые, обливаясь липким потом, споро орудовали лопатами и мачете. Сальюи таскала ветки и бросала охапками в ямы, В какое-то мгновенье ее глаза встретились с глазами Кристобаля. Тот уставился на Сальюи, словно увидел ее впервые. Оба пришли в замешательство, которого, впрочем, никто не заметил. Он снова налег на лопату и с удвоенным рвением принялся заваливать землей и утрамбовывать зияющий кратер. Кристобаль тушил огонь. Неожиданно в колючих зарослях он наткнулся на что-то мягкое и мокрое. Это была шляпа Сильвестре. Кристобаль нагнулся, поднял ее и незаметно сунул в карман брюк.

— Готово! — закричал он. — Все по местам, выводите машины.

Шоферы рассыпались по лесу. Кристобаль сделал несколько шагов и остановился у обочины дороги, рядом с двумя неказистыми крестами, сделанными из веток. Под ними, в воронках, ставших солдатскими могилами, лежали двое его товарищей, двое oyovalle guá—плоть от плоти его родной земли, принесенные ей в жертву. Да, они покоились у ног Кристобаля, но были бесконечно далеки от него. Он наклонился и поднял горсть сухой земли. Потом разжал пальцы, и в этом смутном прощальном жесте угадывался инстинктивный протест. Далекие годы детства, события прошедшей жизни — все, что осталось позади и уже не имело будущего, обратилось теперь в струйку песка, падавшую из руки Кристобаля по непреложному закону тяготения, который все возвращает земле и соединяет с ней, хотя, пожалуй, всей мертвой земли Чако недостанет, чтобы покрыть прах погибших и засыпать ямы глубиной в человеческий рост.

Автоцистерны меж тем выстраивались в колонну. Кристобаль прибавил шагу и скоро оказался усвоен машины. Ривасу он велел занять место Акино. Отасу сел с ним. Повернувшись, Кристобаль увидел Сальюи. Она стояла прямо перед ним, прижимая к груди походную аптечку и бинты.

— Залезай, — сказал он.

Гамарра помог девушке подняться, взяв часть ее поклажи. Машина Кристобаля взревела и вырвалась вперед.

16

И снова перед автомобильными фарами расступалась сельва, открывая извилистую дорогу. Колючие ветки царапали крылья, барабанили по верху кабины и по цистерне. Колеса скрипели, буксуя в песчаных наносах. Кристобаль выжимал невероятную скорость, используя каждую колдобину, ветку или твердую насыпь у стертой колеи.

Всех троих душил кашель, они поминутно отплевывали кисловатую, пропитанную гарью пыль. Сальюи как завороженная смотрела на светлую ленту, бегущую перед ними. Она не чувствовала даже москитов, которые гудели и вязли у нее в волосах. Гамарра снова свернулся в клубок под одеялом и прислонил отяжелевшую от сна голову к дверце.

Машина Риваса и Отасу теперь шла в хвосте. Словно замаскированные суденышки, грузовики плыли по волнам удушающего смрада.

— Ну и поездочка! — нечленораздельно бурчал себе под нос Отасу.

— Да, скверное начало, — процедил его напарник сквозь тряпку, прикрывающую рот.

— И конец будет не лучше… Смерть везем с собой, — сказал Отасу, раздраженно мотнув головой.

— Ты это о ком? Не о Сальюи?

— Ясно, о ней…

Колеса со скрежетом проворачивались в песчаных рытвинах, и этот скрежет помешал Ривасу разобрать до конца слова Отасу.

— А чего ее сюда принесло? — спросил Ривас.

— За Кристобалем увязалась. Из госпиталя удрала. Я своими ушами слышал, как она рассказывала об этом Сильвестре.

— Баба — она и есть баба, что с нее взять!

— Помню, до войны, — в голосе Отасу чувствовалось презрительное бахвальство, — мы все наведывались к ней в ранчо. Я с ней тоже разок переспал.

— А теперь корчит из себя святошу… Никакими силами ее не заманишь, — визгливо поддакнул Ривас. — Из-за нее нам так и не везет. Добром этот рейс не кончится, помяни мое слово! Акино и Аргуэльо погибли. И то ли еще будет. Мы ведь на полпути…

— Да, сидеть бы сейчас в Сапукае да потягивать холодное пивко в кабачке Матиаса Сосы, — проговорил Ривас, мечтательно закатывая глаза.

— А я выпил бы терере из своего погреба в земле, там между папоротниками даже льдинки можно найти.

От резкого толчка у них лязгнули зубы.

— Нечистая сила… — прохрипел Отасу, с отвращением сплевывая на дорогу.

— Да, это тебе не парк Кабальеро, — сострил Ривас.

Машина снова угодила в рытвину, и мужчины больно ударились головами.

— Знаешь, — сказал Отасу, — мне иногда чудится, что я на этой дороге как муха.

— Муха?