Сын Грома

— Да, господин мой, я опытный, верткий иерусалимский еврей по кличке Вьюн, и меня, извините, на мякине не проведешь. Женщина женщиной, но я до-просил стражников. Они сказали, что видели ангела, который отвалил камень от гробницы. Лицо его блистало как молния. Ангел сидел на камне и говорил женщинам, подошедшим ко гробу: «Не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого. Его нет здесь — Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите».

Пилат почувствовал, как спина его покрылась потом. Лицо будто одеревенело. И он пожалел, что нет рядом Клавдии Прокулы. Как не хватало ему сейчас чаши с вином. Пусть даже с тем, что подарил на Пасху этот плут Каиафа.

— Ты задержал этих женщин или это была одна и та же Мария из Магдалы? — спросил Пилат.

— Это были разные женщины. Их пока не нашли, — вздохнул Левкий и покорно опустил глаза, признавая свою нерасторопность в поисках концов. И продолжил:

— Когда вечером в пятницу священники узнали, что Иосиф из Аримофеи по твоему слову захоронил тело Галилеянина в свой гробнице, они много кричали, жестикулировали и приказали страже схватить Иосифа и заключить в темницу до окончания Пасхи. Его схватили и заточили. Анна и Каиафа для верности сами запечатали темницу своей печатью. И собрали совет со священниками и левитами, и совещались, какой смерти предать того Иосифа.

После совещания велели привести заключенного. Сняли печать, открыли дверь и поразились: в темнице никого не было. Только темнота. И все оказались в недоумении, так как двери темницы были запечатаны. И печать не тронута.

Сообщив это, Левкий замолчал и поднял глаза на прокуратора. Тот уже пришел в себя после шока. Вряд ли может быть что-то более невероятное, чем то, о чем он сейчас услышал — о воскресении Галилеянина. И он кивнул Левкию: дескать, продолжай.

Главный шпион Иерусалима вздохнул, чтобы показать прокуратору, что воспринимает его печали как свои и продолжал. Когда люди Каиафы узнали о том, что Галилеянин исчез из гроба, они призвали стражников, охранявших пещеру, дали им денег и велели говорить, что ночью пришли ученики Иисуса и похитили тело Учителя. Каиафа сказал стражникам: не бойтесь и всем говорите, как я сказал. Если прокуратор Пилат узнает обо этом, мы покроем вас перед ним, и он ничего не сделает вам. Стражники взяли деньги и теперь говорят все, как приказал Каиафа.

Левкий замолчал и вопросительно смотрел на Пилата. Молчал и Пилат. Собирался с мыслями.

— Все? — наконец прервал молчание игемон, понимая, что ему еще долго придется разгребать заварившуюся в этом враждебном ему с первых дней прокураторства Иерусалиме кашу. И ведь надо было, чтобы все это произошло именно при нем, пятом прокураторе Иудеи. И кто наслал на него эту чудовищную для ума римского еврейскую галиматью? За что? Перед кем он так уж сильно провинился, что поставлен перед необходимостью разбираться в этой непостижимой иудейской катавасии и, что неприятнее всего, отчитываться за все перед кесарем? А Тиберий умен. Умен и хитер. И его не проведешь…

Все услышанное повергло Пилата в уныние. Он решил, что останется еще на некоторое время в Иерусалиме и постарается разобраться, что в этой истории правда, а что — обычные иудейские сказки. И поставит наконец на этом точку. Игемон, как всякий здравомыслящий римлянин, любил ставить точки. Этому его научил Сенека. Поставишь в каком-нибудь деле точку и легко вздохнешь. Еще одной заботой меньше стало. Ставить точки — в этом-то и есть прелесть жизни! Согласись, читатель!

Глава 11 Три иудея и Каиафа свидетельствуют об Иисусе

Прокуратор решил, что переговорит с Каиафой, выработает единую с этими помешанными иудеями общую картину, подготовит компромиссный доклад для Рима и только тогда вернется в Кесарию. Пилат пожелал себе мужества, выдержки и здравого смысла и стал планировать дальнейшие свои действия.

И тут он наконец вспомнил, откуда в голове возникла и беспокоила, беспокоила его связка: Вифлеем и Царь Иудей-ский. Как озарение пришло воспоминание о документе из архива императорской канцелярии, о доносе на царя Ирода, где сообщалось о зверском истреблении четырнадцати тысяч вифлеемских младенцев. Как-то само собой воспоминание это соотнеслось со словами Га-Ноцри: «В Вифлееме родится младенец». Возможно, здесь кроется какая-то тайна. Какой-то небесный промысел…

«Поразмышляй-ка над этим, Пилат», — сказал он себе.

Прежде всего он поделился этой мыслью со своей рассудительной супругой, на что благоверная с грустной усмешкой сказала: