Сын Грома

— Ни в коем случае, — согласилась жена. — Надо все написать так, чтобы ни у кесаря, ни у Сената не возникло к тебе вопросов и чтобы они не заинтересовались этим Галилеянином. И не стоит вставлять в отчет твои соображения о вифлеемской резне. Не надо умножать сущности без нужды, господин мой Пилат.

— Разумно говоришь, — согласился Пилат. — Очень разумно. И откуда у тебя это? Если бы я знал, что ты так умна, не уверен, что женился бы на тебе. Но сейчас, сейчас я счастлив, что у меня такая сообразительная жена… Написать доклад Тиберию будет непросто.

— Непросто, — согласилась Клавдия Прокула. — Но доверь мне, и я смогу это сделать.

— Ты? — изумился Пилат. — Ты сможешь написать текст для кесаря обо всем, что здесь произошло?

— Да, я… Разве не Клеопатра писала тексты в Римский сенат за Цезаря и Антония?

— Не смеши меня, Клавдия Прокула… Не вгоняй в тоску…

Женщина снисходительно посмотрела на супруга:

— Слушай, игемон, давай запишем и пошлем Тиберию мой сон. Там все так, как у Левкия. И Царь Иудейский, и воскресение Его… Чуть сократим и пошлем.

— Ты, верно, хочешь, чтобы за мной прислали из Рима центуриона с копьем беды?

Пилат встал и прошелся по кабинету. Он тогда еще не был знаком с мудрой иудейской заповедью, гласившей: «В смертный твой час взыщется с тебя за всякий разговор, что вел ты без нужды с женой своей». Поэтому, чтобы уйти от грустных мыслей, он решил, как всякий настоящий философ, немного подурачиться: стал маршировать вокруг стола, как маршируют центурионы на параде. Супруга любовалась Пилатом. Такой он ей больше нравился.

Надурачившись, игемон сказал:

— А что, Клавдия Прокула, скажи, могла бы ты быть женой кесаря?

— Могла бы, — согласилась супруга. — Если бы муж был порасторопнее и чаще слушал свою Клавдию. Говорила же тебе: спаси Галилеянина. А ты поддался Каиафе… В докладе все вали на этого стервеца первосвященника.

— Спаси Галилеянина! Спаси Галилеянина! Легко сказать. Вспомни судьбу дочери Сеяна. Хочешь, чтобы и нас постигла такая участь? Рим ждет: только оступись, Пилат… У меня ощущение, что суд вершил не я, а кто-то другой.

— Как это — не ты?

— Мне трудно это объяснить… Возможно, что тот самый Рок, что погубил Эдипа…

На другой день Пилат, настроенный на серьезный разговор, встретился с Каиафой.

— Первосвященник, — хмуро сказал Пилат. — Заклинаю тебя твоим Богом, не утаивай истины. Скажи мне, сказано ли в ваших писаниях, которые вы храните в Храме, что Иисус, которого вы распяли, — Сын Божий?

— Ошибаешься, римлянин. Это вы распяли Назарея. Нам распинать запрещает Закон. Это вы казните распятием. Виселиц по дорогам наставили… Ни пройти, ни проехать честному иудею.

— Не уходи от вопроса, первосвященник.

Худое желтое лицо первосвященника еще более пожелтело. Глаза отрешенно впились в переносицу прокуратора.

— Если ты, прокуратор, не понял еще, что произошло, тогда слушай и содрогайся… После того как мы вместе с тобою, римлянин, распяли Иисуса, не зная, что Он — Сын Божий, и полагая, что Он творил чудеса волхованием и колдовством, мы созвали большой совет в Храме. Мы нашли много свидетелей из народа нашего, которые свидетельствовали, что видели Его живого после смерти на Масличной горе, вновь проповедующего своим ученикам, и мы видели двух свидетелей, воскрешенных Иисусом из мертвых, и они известили нас о великих чудесах, совершенных Иисусом среди мертвых, и мы имеем их свидетельства писаные. После этого мы смотрели священные книги и искали свидетельство Божие… И открылось нам, игемон, что Иисус, распятый нами, есть Иисус Христос, Сын Божий, Бог истинный и всемогущий.

Первосвященник Каиафа и игемон Понтий Пилат посмотрели в глаза друг другу и поняли: руки обоих в крови. И нет им прощения.

Пилат спросил:

— И еще, Каиафа. Ответь, связана ли судьба Иисуса с резней, устроенной Иродом в Вифлееме?

— Ты проницателен, господин мой Пилат. Связана. Все земное в этой истории оттуда и началось… В Вифлееме родился младенец…

Ну что ж, кажется, теперь все встало на свои места. Значит, Га-Ноцри не самозванец. О нем говорили древние пророки Израиля. Что-то в таком духе и ожидал услышать Пилат. Вот и поставлена точка. Но — последняя ли? Попробуй теперь все свяжи и все объясни кесарю, Пилат! Худо это или хорошо ли, во всяком случае, можно начинать готовить окончательный доклад для Рима.

Но мудрая Прокула опять предостерегла.