Сын капитана Алексича

— Ничего, — ответил капитан и попытался улыбнуться.

Он не сказал, что вспомнил Ардика. Ардик тоже, как Вася, сидел, бывало, за столом, на котором были разбросаны его тетради и учебники…

А Вася заметил озабоченно:

— Мне надо за лето три письменных работы сделать. У меня по русскому тройка с натяжкой.

Он сидел и прилежно писал, потом внезапно опустил голову на руки и расплакался.

Капитан испугался:

— Что ты, Вася, что с тобой?

Вася поднял к нему залитое слезами лицо:

— Дед у меня все мои диктанты проверял. Бывало, поглядит, скажет: «Три ошибки, какие не скажу, сам ищи!»

— Да, — сказал капитан, сопя от жалости, — вот ведь какое дело…

Ночью, когда дом затих, капитан подошел к Васиной постели.

Вася спал, выпростав руку поверх одеяла. В ногах у него лежали Тимка и Мурка, а голубь сидел на подоконнике, заводя розовые бессонные глаза.

Капитан долго смотрел на Васю, потом вышел на улицу, зажег зеленый фонарь. Вася сказал давеча: «Пусть всегда будет зеленый».

Как же написать обо всем этом?

Он вздыхал, то садился за стол, то снова вставал, шагал по комнате. Потом присел, написал внизу страницы:

«12 июня 1961 года».

В этот день Вася переехал к нему.

9

В конце лета капитан отправился в школу и записал Васю в шестой класс.

— Ваш сын? — удивленно переспросила его секретарша, недавно появившаяся в городе полная, молодящаяся дама с высокой прической, немного смахивавшая на морского конька.

— Да, — ответил капитан, раздув ноздри, — мой сын.

— У вас же разные фамилии.

— И так бывает, — сказал капитан.

Морской конек пожал плечиками, однако записал:

«Василий Костомаров, сын А. Д. Алексича, зачисляется в шестой класс».

Незадолго до первого сентября капитана вызвали в школу на родительское собрание.

Он вошел в класс, самый обычный, не слишком просторный, с большой черной доской на стене, скромненько уселся в самом углу.

Парта была неудобной для него, узкой и тесной, словно оковы. Капитан и шевельнуться не смел, ибо она немилосердно скрипела, как телега, при каждом его движении. Кругом за партами сидели взрослые мужчины и женщины, и все они покорно глядели на молоденькую темноволосую учительницу — классную руководительницу шестого класса.

Учительница говорила громким, хорошо натренированным голосом, держалась солидно, не по возрасту, и, видимо, привыкла, чтобы ее слушали.

— В этом году наши учащиеся начинают сочетать учебу с производственной практикой, — сказала она. — Понятно?

— Понятно, — нестройно и робко отвечали родители.

А она, обведя их взглядом, продолжала говорить о том, что такое производственная практика, какое она имеет значение в деле политехнического воспитания учащихся и какие цели преследует.

Говорила она долго, поучительным тоном, должно быть воодушевленная необычной тишиной, царившей в классе.

Родители сидели очень тихо, не в пример своим детям, ловили каждое слово учительницы, и, может быть, самым внимательным слушателем был капитан Алексич. Самым внимательным и самым гордым.

Да, он гордился Васей. Это его Вася будет сидеть в этом классе, учиться уму-разуму у этой строгой, несмотря на молодость, очевидно, знающей учительницы, писать задачи, сочинения, диктанты, ходить на завод, изучать станки и машины.

И капитан будет покупать для него новые учебники, тетради, атлас с картами, чертежную доску. А потом, дальше — и готовальню, и логарифмическую линейку, и толстые листы ватмана, и всякие умные книги по физике, химии, математике…

«Он будет ученым, — растроганно думал капитан, — или артистом. Или инженером. Кем захочет — тем и будет. Я ему ни в чем перечить не стану».

Учительница кончила говорить, спросила громко:

— Все понятно?

— Все, — рявкнул капитан, давно уже не слушавший ее. — Все понятно.

Учительница улыбнулась, и все родители улыбнулись и посмотрели на капитана.

— Держись, Вася, — сказал капитан, придя домой. — У тебя такая классная руководительница будет, что ой-ой-ой!

Вася не понял, что хотел сказать капитан, и на всякий случай ответил:

— Подумаешь, мне-то что?

Потом свистнул Тимке и вместе с ним убежал на Москву-реку купаться.

А капитан походил по комнате, прибирая за Васей, — повсюду валялись рогатки, куски цветного стекла, Железные болты, обрывки веревок: Вася, словно Плюшкин, любил собирать все, что попадалось под руку. Потом подмел пол, быстро начистил картошку, поставил жарить вместе с печонкой на керосинку.

Подбежала Мурка, мяуча, блестя зелеными глазами.

— Так-то, брат Мурка, — строго сказал капитан, бросив ей кусочек печонки. — Вот оно — это самое, производственное обучение!

…Вася учился плохо. В дневнике его красовались сплошь одни двойки, и только изредка среди двоек спасительным маяком врезалась одинокая тройка.

Каждую неделю капитана вызывали в школу, и классная руководительница подолгу внушала ему, что ему надо бы тщательней следить за учебой сына, что она недовольна его сыном — мальчик рассеян, невнимателен, своенравен.

Капитан пыхтел, краснел, обливаясь потом, обещал «повлиять», «воздействовать», «исправить»…