Сын капитана Алексича

Иногда он чувствовал, что его раздражает поучительный тон учительницы, — она и с ним держала себя, словно он был еще маленький, неразумный. Но он и виду не показывал. Шутка ли, ведь это может отразиться на мальчике, мальчик-то чем виноват?

Обычно, когда он возвращался из школы, Вася встречал его у калитки.

— Что, сильно драила? — сочувственным тоном спрашивал Вася, словно решительно ни в чем не был виноват, словно капитана вызывали совсем не из-за него.

— Порядком, — мрачно отвечал капитан.

— Идемте, дядя Данилыч, вы, наверно, кушать хотите, — говорил Вася. — Я картошки нажарил на всякий случай.

Васино лицо казалось невозмутимым, — должно быть, он и вправду не чувствовал за собой ровно никакой вины.

— Ладно, идем попробуем твоей картошки, — отвечал капитан, чувствуя, что не может и не будет на него сердиться.

— Вы любите картошку на сале? — спрашивал Вася. — Ведь правда любите?

— Люблю, — вздыхал капитан, мысленно честя себя «тряпкой», «дерьмом» и еще чем-либо похлеще.

А вечером он обо всем подробно докладывал Петровичу.

Петрович возмущался от души:

— И о чем только парень думает?

— Ну-ну, потише, — успокаивал его капитан.

— Чего там потише, надо с ним решительно поговорить, — кипятился Петрович.

И, недолго думая, подходил к Васе, грозно нахмурив брови. Вася невинно взмахивал на него ресницами.

— Петрович! Мы с Тимкой уже раз пять выбегали, а вас все нет…

И Петрович таял, словно мороженое в жаркий день.

— Да ну его, — признавался он потом капитану. — Ты как хочешь, а я не буду в это дело влезать. Не хочу.

Капитан молча разводил руками. В самом деле, комиссия…

Однако надо было что-то предпринять. Через два месяца кончалась четверть, а двойки росли в угрожающей пропорции, что ни день — новая двойка.

И однажды капитан привел в дом невысокого, хмурого, еще молодого человека.

— Вот, — сказал он Васе. — Знакомься. Это твой репетитор, Антон Иваныч.

Вася сдержанно кивнул головой Антону Иванычу.

— Давай садись, — сказал Антон Иваныч без лишних разговоров. — Пиши задачу номер один…

Антон Иваныч преподавал в соседней школе. Несмотря на молодость, он был суров и категоричен.

— Нет, так дело не пойдет, — говорил он Васе, бегло просмотрев диктант или решение задачи. — Начнем сначала.

Вася умоляюще взглядывал на капитана, но капитан старательно отводил глаза или быстро выходил из комнаты. И Вася — ничего не поделаешь — вновь склонялся над тетрадью.

— Не ходи туда, — шепотом говорил капитан Петровичу, — они занимаются.

И оба тихонько сидели на кухне. Присмиревший Тимка лежал возле плиты, уткнув морду в лапы. Мурка щурила зеленые глаза и потягивалась. Голубь нетерпеливо прыгал с окна на стол. Все ждали Васю.

Наконец Антон Иваныч уходил. Вася вбегал на кухню.

— Все, — с облегчением говорил он и подбрасывал кверху растрепанный учебник. — На сегодня — все.

Капитан и Петрович озабоченно поглядывали на Васю — вроде похудел, осунулся слегка, — должно быть, трудно ему, долго ли заболеть?

Но Вася не заболел. Зато к концу четверти в его дневнике уже не было ни одной двойки.

10

Перед самым концом навигации возле Корсакова сел на мель теплоход «Эльбрус». Огромный, белоснежный красавец, поблескивая круглыми иллюминаторами кают, стоял неподалеку от шлюза.

Петрович с Васей первыми прибежали на берег и теперь стояли уже несколько часов, не сводя глаз с «Эльбруса» и с маленького, юркого «Ястреба»: «Ястреб» то приближался к теплоходу, то отходил от него и, подобно настоящему ястребу, описывал круги.

Петрович обернулся к Васе:

— Работенка!.. — Вздохнул, расправил плечи. — Теперь бы лет двадцать долой…

— Сколько? — невнимательно спросил Вася, глядя попеременно то на «Эльбрус», то на «Ястреб».

— Хоть бы лет пять, — сказал Петрович грустно.

Он хотел и не мог высказать всего, что волновало его сейчас. Да, хотя бы лет пять с плеч долой, он бы показал, он бы, черт побери, ни на что не поглядел бы. Кто еще так хорошо знает речное дно, можно сказать, воистину как свои пять пальцев? За сорок лет почитай что тысячу раз лазил на дно. Да чего там тысячу, десять, двадцать тысяч раз!..

Вася рассеянно взглянул на Петровича и уже не смог отвести от него взгляда.

Он показался ему сейчас совсем другим, непохожим на себя, — глаза старика расширились, стали блестящими. Что он, плачет, что ли? Оказывается, у Петровича голубые глаза, в самом деле голубые, а он и не замечал никогда.

— Петрович, — Вася нетерпеливо дернул его за рукав, — объясните мне, что же это случилось? Почему это все?

— Я ж тебе объяснял, ты, видать, не слушал, — сказал Петрович. И с видимым удовольствием пояснил: — Дело было, видать, так: впереди шел другой пароход. Нечаянно сшиб бакен, — видать, не заметил, а «Эльбрус» отдувается теперь. Да что там «Эльбрус», нашему «Ястребку» тоже достанется по первое число!

— Почему? — спросил Вася.

— А вот сейчас увидишь, — сказал Петрович.

На палубе «Ястреба» показалась странная фигура. Она прошла, тяжело передвигая ноги, вдруг повисла в воздухе и через мгновение скрылась под водой.

Вася схватил Петровича за руку:

— Смотрите, Петрович, что это?