Сын капитана Алексича

— Трудно? — переспросила Женя. — Мой Ива играет все, он в один миг подбирает по слуху… — И приказала мужу: — Давай, начали…

Он стал играть, а она подпевала ему, видимо, не зная слов, и смотрела в упор на Михаила Федорыча, а он отхлебывал остывший чай и постукивал в такт песне пальцами по колену.

Когда они ушли, Мария Михайловна стала убирать со стола.

— Все-таки так нельзя, — сказала она, вытирая рюмку чайным полотенцем.

— Что нельзя? — спросила Валя.

— Нельзя так обращаться с мужем.

— Почему?

Мария Михайловна взялась за другую рюмку, по казалось, слабые пальцы вот-вот выронят ее.

— Ладно, — сказал Михаил Федорыч с чуть заметной досадой, — давай уж я сам.

Потом посмотрел на жену, вытянул губы трубочкой, словно хотел засвистеть, да раздумал.

— А ты, Маша, в самом деле, взялась бы за себя…

— Как взялась? — спросила Мария Михайловна.

— Платье бы, что ли, какое-нибудь поизящнее сшила, финтифлюшки бы навесила, — почему нет?

Толя неожиданно вступился за мать:

— Что ты, папа? Какие еще маме финтифлюшки?

— Ну, какие, — сказал отец и похлопал себя по шее, дернул за ухо, — вот сюда и сюда, чем плохо?

— Очень даже плохо, — отрезал Толя, — маме это ни к чему.

— Просто это не всем идет, — примирительно заметила Валя, обращаясь не то к брату, не то к отцу. — Кому идет, а кому — ни в какую…

Она любила, чтобы в доме был покой и мир.

Утром, когда они шли в школу, Толя сказал сестре:

— Стерва она, видно, препорядочная!

— Кто? — не поняла Валя.

— Это самая, вчерашняя…

— Женя? — удивилась Валя. — Что ты, она прелесть!..

Все люди казались Вале хорошими, замечательными.

— Никакая она не прелесть, — жестко сказал Толя. — Она стерва. Ты заметила, как она на папу смотрела?

Валя засмеялась:

— Смотрела? Ничего я не заметила. Просто надо было на кого-то смотреть.

— Ты меня не уговаривай, — отрезал Толя. — Я знаю, что говорю.

Весь день в школе он был сердитым, ни с кем не разговаривал. Перед глазами стояло, не уходило ненавистное лицо Жени с поблескивающими глазами и длинными голубыми сережками.

Потом все забылось, постепенно стерлось из памяти, и, когда Михаил Федорыч как-то сказал, что Иван Петрович и Женя уехали в Ригу на работу, Толя равнодушно отозвался:

— Вот как? Ну и пусть…

А Мария Михайловна пожалела:

— Он, наверное, играть разучится…

И все удивленно на нее поглядели. Она умела, как никто, сказать невпопад, не то, что нужно!

Однажды вечером к ним явился директор школы, в которой учились Толя и Валя.

Он стоял на пороге, держа под мышкой большую кожаную папку, и, чуть смущенно улыбаясь, глядел на Толю, открывавшего ему дверь.

— Мне нужен Михаил Федорыч, — сказал директор.

Сердце Толи сжалось. На прошлой неделе он сбежал с последнего урока — черчения, а третьего дня подрался во дворе школы, и вот, очевидно, директор пришел поговорить с отцом.

— Папы нет дома, — пробормотал Толя.

Из комнаты вышла Мария Михайловна, узнав директора, испугалась, но постаралась скрыть свой испуг.

— Очень, очень рада, — бессвязно заговорила она, — милости просим, муж скоро придет…

— Я знаю, — сказал директор, снимая пальто, — с ним давеча сговорились по телефону.

Он прошел в столовую, сел на диван. Он был толстый, с большой лобастой головой и курчавыми волосами. У него были круглые глаза, круглые тугие щеки, круглый рот, почти всегда полуоткрытый.

Если бы не склеротические красные жилки на носу и на висках и не морщины на лбу, он был бы похож на упитанного, рано вытянувшегося подростка.

Слегка позевывая, он вежливо слушал Марию Михайловну, которая старалась развлекать его рассказами о составе абонентов своей библиотеки и о все более растущих вкусах широких читательских масс.

Должно быть, ему и невдомек было, что Мария Михайловна, как и всякая мать, несколько обеспокоена его визитом, не знает, как подойти, чтобы узнать, зачем он пришел и почему ему нужен именно отец.

Наконец, исчерпав свой рассказ о читателях и книгах, она решила спросить его напрямик:

— Как там наши дети? Не натворили ли чего-нибудь такого?

Она с трепетом ждала ответа директора, но он покачал головой и ответил с достоинством:

— Нет, не тревожьтесь, тут совсем другое, личное дело…

И, успокоенная, она принялась с удвоенной энергией описывать запросы и литературные вкусы молодых и старых читателей своей библиотеки.

Вскоре пришел Михаил Федорыч.

— Извините, — сказал ой, протягивая руку директору, — я несколько задержался…

— Помилуйте! — возразил директор и обвел вокруг себя взглядом. — Какая рысь! Представляю, до чего трудно было с нею справиться?

Лицо отца приняло небрежно-скучающее выражение.

— Да, это был не простой случай…

Быть может, он подробно рассказал бы об этом не простом случае, но директор бегло глянул на свои часы.

— Простите, Михаил Федорыч, но я уж, так и быть, решил поймать вас на слове…

Голос его звучал непривычно просительно.

— Да-да, — сказал отец, — сейчас обо всем потолкуем. Прошу ко мне.

И, пропустив директора вперед, плотно закрыл дверь своего кабинета.

Мария Михайловна вопросительно посмотрела на Толю:

— Все-таки что-нибудь случилось, скажи правду?

— Честное слово, ничего, — не очень уверенно ответил Толя.