Сын капитана Алексича

Он хорошо разглядел лицо рыбака. Загорелое, с облупившейся кожей на носу и щеках, с дерзкими синими глазами, оно показалось ему неприветливым.

— Сматывай-ка свои удочки, да поскорее…

Синие глаза с насмешкой посмотрели на него.

— Вот еще, охота была…

«Ястреб» прошел мимо, оставив позади себя лодку. Капитан пожал плечами. Не хочет, как угодно. Ему-то, в конце концов, что за дело? Сшибут мальчишку за милую душу, сам не обрадуется…

— Это Вася, агрономов внук, — сказал Иван Иваныч, обернувшись и глядя на мальчика.

— Какого агронома?

— Из Огурчиков.

— Старика? — оживился капитан. — Это который летопись села пишет? Я его знаю.

— Знал, — внушительно поправил Иван Иваныч. — Теперь это, можно сказать, одно и то же.

— А что с ним?

— В городской больнице. Еще зимой положили. Говорят, не сегодня-завтра концы отдаст.

— Вот оно что…

Капитан оглянулся и уже иным, сочувственным, потеплевшим взглядом проводил внука агронома. А тот стоял как изваяние, — и бровью не повел. Удочка казалась навеки застывшей в его маленькой смуглой ладони.

В тот же вечер Петрович сказал капитану:

— Завтра пойду навещу Порфирия Алексеича.

— Кого? — невнимательно переспросил капитан.

— Агронома из Огурчиков.

— Летописца?

— Да, плох старик. Должно, последние дни доживает…

Неожиданно для себя капитан решил пойти вместе с Петровичем. Но когда подошел к больнице, раздумал. В сущности, они были почти незнакомы. Старик мог бы даже удивиться — чего это к нему пришел малознакомый человек, с которым и пяти слов не было сказано.

— Я подожду тебя, — сказал капитан.

Петрович развел руками:

— Твоя воля, Данилыч.

Капитан присел на лавочку, стоявшую под деревом возле ворот.

Было уже по-настоящему тепло. Деревья пушились светло-зеленой молодой листвой, в воздухе кружились завистливо жужжащие шмели и пчелы, косые лучи вечернего солнца отражались в спокойных водах Москвы-реки, и, глядя на всю эту весеннюю благодать, капитан невольно вздохнул — умирать тяжело всегда, а особенно тяжело, должно быть, весной.

Он сидел задумавшись, опустив голову с чуть надвинутой набок фуражкой, и не сразу заметил подошедшего Петровича.

Петрович тяжело опустился рядом с ним. Глаза его казались очень светлыми, как бы начисто промытыми. Сухие губы плотно сжаты.

Он вынул трубку из кармана, рассеянно взглянул на нее.

— Вот и простился, — сказал тихо. — Думал, не признает, — нет, сразу признал…

— Плох? — спросил капитан.

Петрович махнул рукой. Чего там спрашивать!..

Капитан поднялся.

— Пошли?

Петрович не ответил. Прищурив глаза, смотрел мимо него, потом встал, кивнул кому-то:

— Иди сюда, Вася.

Это был Вася, внук агронома.

— Садись, посиди с нами.

Вася подошел, сел рядом. Лицо его, покрытое первым, уже стойким загаром, казалось строгим и печальным. Вокруг шеи повязан красный пионерский галстук.

— Вы что, у деда были? — спросил он.

— Да.

— Я тоже к нему.

Вася вынул из кармана папиросную коробку, показал ее Петровичу, снова спрятал.

— Вот несу ему…

— Покурить просит? — спросил капитан.

Слабая усмешка затеплилась в синих глазах мальчика.

— Что вы! Я майских жуков поймал, покажу ему. Все-таки первые жуки, самые первые!..

Петрович вздохнул:

— Вообще он природу сильно уважал…

— Да, — серьезно сказал Вася. — Это конечно.

Капитан пристально, не отрываясь, смотрел на хмурое лицо мальчика, на его сдвинутые брови, на круглый упрямый подбородок.

— Долго собирал? — спросил он мальчика.

— Кого? Жуков?

— Да.

— Долго. Они ведь самые первые…

Петрович отвернулся, поморгал, дергая клочковатыми бровями.

— Иди, сынок, он тебя, наверно, заждался…

Вася послушно встал. Петрович и капитан долго смотрели ему вслед.

— Он что, совсем один останется? — спросил капитан.

— Пожалуй.

Петрович откинулся на скамейке.

— Отец у него лет восемь тому помер от дизентерии, мать утонула, когда он еще совсем маленьким был…

Пожевал губами, сплюнул через зубы.

— Брат у него еще остался. Старше его, не то в Архангельске, не то в Мурманске рыбаком на сейнере плавает. Вот и вся его фамилия.

— Ты знаешь брата? — спросил капитан.

— Нет, не знаю. Он, по-моему, как уехал лет десять назад, так и не приезжал ни разу. Даже отца хоронить не явился.

— Значит, он совсем один остается, — сказал капитан.

— Вася-то? Один, в том-то и беда.

— Нехорошо это, — сказал капитан. — Мальчику в такие годы никак нельзя одному.

Петрович стал тщательно выбивать пустую трубку о каблук.

— Кто постарше, и тому тоже нехорошо.

— Что верно, то верно, — согласился капитан.

Петрович невесело усмехнулся:

— Я вот один живу уж сколько лет. И ты тоже…

Капитан сцепил пальцы обеих рук, внимательно разглядывая каждый палец, словно в первый раз увидел.

— А я не хочу, — сказал он.

— Чего не хочешь?

— Не хочу так жить больше. Хватит! — Помолчал, добавил упрямо: — Не хочу и не буду!

7

Когда схоронили старого агронома, капитан и Петрович выждали несколько дней, потом отправились к Васе.

В то утро капитан встал рано, едва рассвело, долго, тщательно скоблил щеки, потом отутюжил свою куртку, подшил свежий подворотничок.