Сын льва

Леодан чувствовал сильное волнение. Он уже успел облачиться в одежды героини. Потом Мамуля усадил его к обшарпанному бронзовому зеркалу и начал наводить на молодого человека грим. Для начала тщательно побрил юношу. Развел краски в плошках. Уложил длинные волнистые волосы Леодана в высокую прическу – «трагическую», как он выразился. Припудрил прическу блестящим порошком. Умело наложил на лицо Леодана тон, оттенил брови, подкрасил глаза и губы. Леодан наблюдал в зеркале, как благодаря искусству Мамули меняется его лицо. Эта метаморфоза нравилась ему: он и впрямь ощутил себя молодой женщиной. Впервые с того дня, как он покинул дом Узмая, он был удовлетворен своей внешностью.

– Красавец, просто красавец! – приговаривал Мамуля, орудуя гримерными кисточками. – Нет, красавица! Кто теперь скажет, глядя на тебя, что ты не женщина?

– Эгон, заканчивай! – велел вернувшийся в очередной раз со входа Залман. – Театр полон, все маются ожиданием. Пора начинать.

– Ты видишь, я творю, – раздраженно заявил Мамуля, поправляя Леодану контур правого глаза. – Твои плебеи подождут. Мне нужно еще немного времени.

– Плевать на твое творчество! Мы начинаем. Кайс, Афранис, на сцену! Где Пролог? Проклятие, куда делся этот кретин?

– Я здесь, Зал. – Пролог выглянул из-за двери, ведущей на сцену. – Выходить?

– Выходи и начинай! – Залман остановился рядом с Леоданом, осмотрел юношу и улыбнулся. – Именно такой я и представлял себе Натиссу. Ты великолепен.

– Уф! – вздохнул Мамуля, опуская руку с кисточкой. – Готово!

– Не готово, – сердито бросил Залман. – Ты сам не готов. Второй акт ваш с Леоданом, а ты все еще не надел костюм. Быстрее, покрой тебя проказа!

Леодан встал с бочки, на которой сидел, сделал несколько шагов. Высокие котурны затрудняли ходьбу, но в остальном сценический костюм смотрелся прекрасно.

– Ты должен был родиться женщиной, – глубоко вздохнув, промолвил Мамуля, меняя светлый парик на темный. – Боги, как ты прекрасен!

– Эгон, перестань смущать парня, – сказал Залман, однако еще раз одобрительно хмыкнул, глянув на Леодана. – Готовься, друг мой, скоро твой выход.

– Я… волнуюсь, – шепнул драматургу Леодан. Он чувствовал себя очень неважно: лицо горело, ноги вдруг стали слабыми, а волосы на голове, казалось, шевелятся, будто живые. – Вдруг у меня не получится?

– Я тоже волнуюсь. Эта пьеса – лучшее из того, что я написал за свою жизнь. Ты должен делать свое дело. И все время смотри на Мамулю. И на меня. Я буду за сценой и подскажу тебе слова, если ты забудешь роль.

– Идем, котеночек! – позвал Мамуля, делая Леодану призывающий знак ладонью. – Добрый засранец-зритель просто умирает от нетерпения.

Следуя за Мамулей, Леодан вышел в короткий коридор, ведущий к сцене. Здесь уже стояли Хрис-Святоша, исполнявший роль правителя города, Китис и актер, игравший Пролог. На сцене шла сцена поединка между сторонниками двух враждующих семейств. Двое актеров распластались на полу, изображая убитых, прочие азартно обменивались ударами деревянных раскрашенных мечей и палиц под одобрительные выкрики из зала. Это напоминало танец – два шага вперед, оружие скрестить, потом шаг назад, снова скрестить мечи. Леодан внезапно подумал, что Каста сейчас посмеялась бы от души, глядя на этот балет. Он осторожно выглянул из-за колонны в зал – и обомлел. Амфитеатр и в самом деле был полон. Люди толпились у самой сцены, и галерки по периметру амфитеатра были заполнены зрителями. Леодан почувствовал, как внутренности, было притихшие, вновь зашевелились у него в утробе.

– Великие боги! – шепнул он. – Они же разорвут меня на части.

Хрис-Святоша по-дружески хлопнул юношу по спине и прошел на сцену. Леодан слушал монолог Хриса и внезапно понял, что старый актер бессовестно перевирает роль. На репетициях Хрис говорил совсем другие слова – это Леодан помнил твердо. В полумраке кулис на противоположной стороне сцены появилось бледное лицо Залмана. Драматург был в ярости, размахивал руками, призывая на голову Хриса все мыслимые проклятия, но Леодан не мог слышать его слов. Хрис между тем закончил свой монолог и величественной походкой ушел за кулисы, сопровождаемый жидкими аплодисментами зрителей. Со сцены уволокли «убитых», и пришло время второго акта.

– Иди! – Мамуля легонько подтолкнул Леодана. – Твой выход…

Леодан и сам не помнил, как вышел на сцену. У него появилось жуткое ощущение стыда и одиночества, словно он стоял на сцене совершенно голый и все эти люди бесстыдно его разглядывали. Переборов сильнейшее желание убежать прочь, Леодан поискал глазами Залмана. Драматург стоял там же, где и раньше – он смотрел на Леодана с одобрением, губы его шевелились, раз за разом повторяя слова, с которых начинался текст роли:

Кто звал меня? Кормилица, ты где?

Леодан покосился в зал. На него смотрели сотни глаз – напряженно, внимательно, выжидающе. А юноша с ужасом понял, что ни слова не помнит из своей роли. Залман отчаянно жестикулировал за кулисами, на его лице блестел пот. Леодан молчал.