«…сын Музы, Аполлонов избранник…». Статьи, эссе, заметки о личности и творчестве А. С. Пушкина

Крепостнически-помещичья русская литература приняла на свои плечи тяжелое бремя служения общечеловеческим идеалам. Вот почему Пушкину и всей плеяде наших классиков легко было найти дорогу к сердцу международного читателя. Этим читателем и читателем усердным и внимательным, в конце концов, стала и советская публика.

Несмотря на идеологическую враждебность убогой большевистской критики, она сама нашла дорогу к полкам, где хранились произведения Пушкина, Лермонтова и других русских классиков, и власти осталось лишь зафиксировать это в очередной диктовке.

Нудная советская литература с ее антихудожественными «производственными» романами{97} и отнюдь не поэтической поэзией не может удовлетворять даже скромного и непретенциозного советского читателя. Написанные вульгарным и суконным языком творения Демьяна Бедного{98}, Гладкова{99}, Шагинян{100} и «самого» Максима Горького (чего стоит один его «Клим Самгин»){101}, если и отражают, то лишь ту неприглядную советскую действительность, которую и без них на каждом шагу встречает советский обыватель. Искусственная завязка и развязка, сухие схемы вместо подлинных жизненных драм и людских переживаний, лживый энтузиазм и «безграничная» любовь к вождям, – вот что глядит на нас со страниц советских беллетристов: поэтов и драматургов.

Читая их книги, невольно хочешь задать вопрос: есть ли в стране советов люди живые, чувствующие и волнующиеся, так, как чувствуют и волнуются люди других племен и народов? В первую очередь этот упрек, если его можно назвать таковым, следует направить в адрес тамошней писательской братии. Как дошли они до жизни такой? Как угасили в себе дух свят, и вместо продолжения традиции Пушкина и Лермонтова, Тургенева, Толстого и Достоевского сделались носителями классовой ненависти и непримиримости, антихудожественными воспеваниями марксизма, ленинизма, колхозов, пятилеток, стахановщины{102} и прочей советской абракадабры.

Шатающиеся между генеральной линией и действительными и воображаемыми уклонами писатели и поэты СССР стали подлинными рабами советской власти, робкими, верными, но отнюдь не честными. Своей литературной безвкусицей они сами вырыли себе яму в глазах читателя.

Не только нам, но и советскому трудящемуся скучно читать произведения этих порабощенных властью людей. Он не находит в них ничего, отвлекающего его от тоскливой, будничной жизни, каждодневного унижения партийной догмой и очередными лозунгами, ничего умственно возвышающего читателя и вдохновляющего его духовные силы. Но и он нуждается в здоровой умственной пище. Вот почему советская власть вынуждена переиздавать миллионами томов прежних классиков и в первую очередь того же великого почитаемого нами Пушкина.

В наш гнусный век, когда на родине великого поэта разные Зиновьевы{103}, Каменевы{104}, Радеки{105} и Бухарины{106} то подкапываются под «вождя народов», то ползают в его ногах, чтобы опять затеять очередной «заговор», опять каяться, и унижаться и уверять в своей безмерной любви к «великому и гениальному», есть что найти советскому читателю у Пушкина, чем забыться от окружающей его омерзительной подлости и пошлости. Из тины и грязи всей этой действительности возвышает советского читателя чтение бессмертных произведений великого русского поэта. Есть что почерпнуть у него и той нашей эмигрантской молодежи, для части которой иностранные писатели стали роднее, нежели наша собственная навеки славная отечественная литература.

Наши русские поэты и писатели никогда не грешили избытком классового чувства. Так уж повелось у нас в России, что они думали более об оскорбленных и униженных. И в то время, как на Западе каждый класс нажил себе своих литературных идеологов, наш помещичий и буржуазный класс в лице своих же изобразителей нажил и своих наиболее жестких критиков.

Служив отлично, благородно
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец[54]

.

Таков отец Онегина. А он сам? А Ленский с его «геттингенской душой»? А картины помещичьей жизни и типы помещиков у Гоголя, купеческий быт у Островского, чиновничий у Салтыкова-Щедрина, крепостной у Тургенева? Мы не создали у себя на родине ни прусского юнкера, ни французского буржуа, ни английского ленд-лорда, стойких и жестких борцов за сословно-классовые интересы.