Сын Наполеона

Император, растроганный и довольный, жестом поблагодарил незнакомых друзей, которые в его одиночестве и изгнании приветствовали павшее величество, воскрешая былую славу и триумф прошлого.

Не желая подвергать опасности смелых гостей, он быстро ушел по тропинке и исчез в Лонгвуде.

Пока три путника, потрясенные тем, что вот так близко увидели императора, довольные успехом своей авантюрной эскапады, спускались к морю, обмениваясь впечатлениями, Андре, прижимая к груди табакерку с портретом, говорил себе, удивленный и счастливый:

— Это же тот, кого называют Наполеоном, этот добрый полный мужчина плакал, говоря о своем сыне!.. Да! Я стану взрослым, найду маму, поеду в Вену и, как он сказал, спрошу о его сыне… и покажу ему портрет… Но не отдам ему, нет! Это мое, и я буду хранить его всю жизнь!..

И Андре крепко сжал в руке табакерку, свое сокровище.

Агония

Лонгвуд пустел. Киприани мертв, Гурго вернулся в Европу, Сантини убрали, так как он совсем тронулся умом (в самом деле, каждый день заявлял, что пустит пулю в лоб Хадсону Лоу). Графиня де Монтолон, то ли из-за того, что у нее пошатнулось здоровье, то ли из-за своего властного характера, основательно затруднявшего пребывание на Святой Елене, попросилась назад в Европу. Наконец, по приказу губернатора, господин Белкоум, английский генерал, который с таким почтением встретил Наполеона на острове, должен был прекратить свои функции поставщика. В слезах пришел он с двумя дочерьми проститься с императором.

Наполеон, чтобы скрыть грусть, которую вызывало расставание, поддразнивал Бетси Белкоум, вспоминал, как в счастливые времена, когда он еще не страдал, думая, что его изгнание не продлится долго, жил в Бриарах и играл в жмурки с шалуньей.

Одиночество знаменитого изгнанника становилось почти полным.

В то же время строгости английского губернатора усилились, притеснения стали постоянными.

Хадсон Лоу следил за болезнью, поразившей узника, и, казалось, с изощренной жестокостью способствовал ее развитию, держа Наполеона в состоянии постоянного раздражения и гнева.

Смерть принцессы Шарлотты, которая должна была стать королевой Англии, проявлявшей особое расположение к наполеоновскому делу, — она даже пообещала, придя к власти, обращаться с ним как с низложенным монархом, а не как с захваченным авантюристом, — привела Наполеона в состояние глубокой меланхолии.

Когда по вечерам черная тень опускалась на жилище, в котором он обретался, император чувствовал приближение смерти. Когда же ему снова говорили о проекте побега, он отказывался с еще большей энергией, чем раньше.

Элфинстоун и Ла Виолет побывали в Пернамбуку. Они видели капитана Латапи, окруженного флибустьерами, выказывавшими нетерпение отплыть на Святую Елену, желающих броситься в бой, если это будет нужно, с английским флотом, чтобы вырвать, даже силой, величественного узника из лап тюремщиков.

Оба вернулись на корабль Батлера и тайно встречались с Бертраном.

Возобновились переговоры, начатые с Гурго. Флибустьеры были готовы. Успех побега не вызывал сомнений.

Снова Бертран представил Наполеону сложный план побега. В условленное время два пиратских судна Латапи будут находиться поблизости от Святой

Елены, хорошо вооруженные, на каждом около 400 флибустьеров, готовых на все.

Как Элфинстоун и Ла Виолет уже объяснили Гурго, на остров, в маленькую бухточку, доставят бочки, чтобы пополнить запасы воды. Наполеон закроется у себя, сказавшись больным. Затем его проведут по тропинке к месту, где набирают воду. Спрячут в бочку и перенесут на пиратское судно.

Если побег обнаружат, капитан Латапи распорядится, чтобы корабль с императором на борту ускользнул, пока другой попытается остановить суда, брошенные в погоню.

План был соблазнительным, вполне реальным, но Наполеон еще раз поблагодарил своих добровольных освободителей и отказался.

— Передайте благородным гражданам, — ответил он, — что я благодарю их за усилия, но это безумие. Или я умру здесь, или Франция призовет меня. Я не могу бежать как простой пленник. Я должен покинуть Святую Елену при свете дня либо по приказу английского губернатора, вспомнившего о человеческих чувствах, которые я приписывал ему раньше, либо по официальному требованию Франции, призывающей меня вновь стать во главе ее армий и доверяющей мне управление.

Передайте им также, — добавил Наполеон после минутного размышления, — что их предложение переправить меня в Соединенные Штаты под прикрытием отважных флибустьеров могло бы стать заманчивым для кого угодно, но не для человека, уложившего всю Европу к своим ногам…

Что буду делать я в Соединенных Штатах? Меня скоро забудут. Черт побери, лучше оставаться на этой скале, она по крайней мере привлекает взгляды всей Европы, на нее с беспокойством смотрят короли, сидя на троне. Будущее, быть может, постарается отомстить за меня!