Сын погибели

— Гриффидд Мудрый недаром получил свое прозвание. Он правил Севером еще в те годы, когда отец мой был молод. И потому хорошо знает жизнь и умеет отличить козлищ от овец. Я верю, что в словах его нет лукавства. Но мне все же следует подумать, прежде чем дать ответ. Ступайте, вас напоят, накормят и разместят как почетных гостей. — Гарри сделал повелительный жест, отпуская высокое посольство. — Ты слышал? — забывая о достойном принца величии, крикнул Гарри, срываясь с импровизированного трона и бросаясь к аббату Кеннету. — Слышал? Они именуют меня принцем и готовы признать за мной весь Южный Уэльс, а вместе с ним еще и половину Западного!

— Прискорбно, но это правда, — опустил глаза его канцлер. — Что ж, ликуй. Время собирать камни пока не пришло.

— Заткнись и слушай! Мне нет дела до твоих камней! Сегодня же ты вступишь в переговоры. Ты будешь торговаться за каждую болотную кочку, за каждую метлу на лесной ферме. После разгрома под Бристолем враги попритихли и нескоро поднимут головы. Мне нужен месяц: армия должна отдохнуть, а жители — свыкнуться с мыслью, что мы пришли навсегда, и им ничего не угрожает. Но мне нужен месяц, — повторил он. — Я уеду, меня не будет. Не спрашивай куда — не твое дело. И никто не должен знать об этом. Для всех — я заперся во дворце и никого не принимаю. Я повелю, чтобы тебя слушали, как меня, а ты сам придумай, чем я занят. Ясно? Если попытаешься изменить мне — найду даже под землей и придумаю что-нибудь такое ужасное, что мученический венец покажется тебе пастушьей шляпой. Вдобавок я прихвачу с собой здешних монахов. Если замыслишь недоброе — они пойдут на корм рыбам. Ты хорошо меня понял?

— Я понял тебя, принц Гарри, — тяжело вздохнул канцлер. — Иди, я не предам и буду торговаться за каждый куст, за каждую ветку и листик на этом кусте. И да закончится, наконец, долготерпение Господне, да ниспошлет он гибель на пути твоем!

Рыцарь чести, выбранный прекрасными дамами суда Любви и Красоты, возложил белый плат Никотеи на голову Генриха Льва.

— Да будет признан сей рыцарь непобежденным, да будет прославлена доблесть герцога ди Сантодоро!

Объявленное решение вызвало ликование трибун и шквал неконтролируемого обожания у тех, кто еще несколько минут назад с подозрением взирал на ромейскую севасту. Никотея сделала знак гербовому королю, тот скомандовал герольдам, и тут же по четырем сторонам ристалища взвыли трубы, силясь заглушить одобрительный крик толпы. Когда все утихло, герцогиня Швабская поднялась с места и заговорила. Публика, сызмальства привыкшая к луженым глоткам персевантов,[68] невольно привстала с мест, прислушиваясь к спокойному негромкому голосу заморской красавицы. Странное дело — она не кричала, но всякое слово, четко и властно произносимое ею, достигало слуха каждого, у кого имелся слух.

— Есть ли здесь кто-нибудь, кто хотя бы на миг может усомниться в храбрости и воинском искусстве герцога Баварии? Есть ли здесь такие?

— Нет! — взвыли трибуны.

— Есть ли кто-нибудь, кто приписывает сегодняшнее поражение этого великого воина его слабости или же неумению владеть оружием?

— Нет!

— Есть ли кто-нибудь, полагающий, что своею доблестью Генрих Лев уступает более счастливым противникам?

— Нет! Нет! Нет!

— Так не усомнимся же мы в том, что лишь злая судьба была причиной столь плачевного случая. — Никотея указала на герцога, накрытого белым платком. Она не видела его лица, но готова была поклясться, что слышит зубовный скрежет. Взятый под защиту рыцарь был вынужден молча внимать речам спасительницы. — И не поставим мы в упрек доблестнейшему Генриху Льву это несчастное поражение!

— Не-е-е-ет!!! — неистовствовала толпа.

— Вальдар, мальчик мой, ты посмотри, как эта юная девица ловко держит зал, — послышался на канале связи голос Джорджа Баренса.

— Эта юная девица много чего ловко держит. И в первую очередь, как мне представляется, она держит за горло своего мужа, а с ним — всю имперскую знать.

— Похоже, ты прав. Мы и впрямь ее очень сильно недооценили. В свое оправдание должен сказать, что я тщательнейшим образом изучил все источники по нашей истории, а также по истории ближних сопределов. Ни в одном не упоминается Никотея Комнина. Возможно, где-то она не родилась, где-то умерла во младенчестве, где-то окончила свои дни в монастыре или же попросту стала тихой благонравной женой вельможи. Ну, скажем, того же Симеона Гавраса.