Сын повелителя сирот

Он слушал, как она переодевается, представлял себе, как она снимает одежду и вешает ее на спинку стула, опираясь рукой о стену, чтобы не упасть, и стараясь попасть в ночную рубашку. Он чувствовал в темноте, как она прикасается к лицам детей, проверяя, все ли с ними в порядке, здоровы ли они и крепко ли спят.

Когда она забралась под одеяло, он зажег свечу и увидел ее в ореоле золотистого света.

– Куда он тебя отвез? Что он с тобой сделал? – спросил Га, осматривая ее лицо и пытаясь увидеть на нем следы пыток.

– Он не причинил мне боли, – ответила Сан Мун. – Он просто познакомил меня с моим будущим.

Га увидел три чосонота – красный, белый и синий – на фоне стены.

– Эти платья тоже из твоего будущего? – удивился он.

– Эти костюмы я должна надеть завтра. По-моему, в них я буду выглядеть, как одна патриотка – экскурсовод из Военного музея, правда?

– Так ты не будешь надевать свое серебристое платье?

Она отрицательно покачала головой.

– Значит, уезжая отсюда, ты будешь выглядеть, как девушка с картинки, такой, какой он и хотел тебя видеть, – произнес он. – Я знаю, что тебе хотелось уехать в другом наряде, но самое главное, что ты отсюда выберешься. Ведь у тебя не осталось сомнений, правда? Ты ведь поедешь, да?

– Не я, а мы поедем, правильно? – уточнила она. Внезапно она что-то заметила, взглянув на опустевшую каминную полку.

– А где персики?

– Я выбросил банку с балкона, – сказал он ей, немного помолчав. – Они нам больше не понадобятся.

Сан Мун посмотрела на него.

– А что, если кто-нибудь найдет их и съест? – спросила она.

– Я вскрыл банку, чтобы они все высыпались.

Сан Мун склонила голову набок.

– Ты обманываешь меня?

– Конечно, нет.

– И я по-прежнему могу тебе доверять?

– Я выбросил персики, потому что нам этот путь не подходит, – объяснил он. – Мы пойдем другой дорогой, которая откроет перед нами такую жизнь, как в американском кино.

Она легла на спину и уставилась в потолок.

– Ну, а ты… – спросил он. – Почему ты не рассказываешь мне, чтó он с тобой сделал?

Она натянула простыню на себя, сжав ее в руках.

– Он прикасался к тебе?

– В этом мире происходят разные вещи, – сказала она. – Что можно о них рассказать?

Га ждал, что Сан Мун продолжит, но она молчала.

– Пришло время рассказать тебе все, – решилась, наконец, она. – Великий Руководитель знает обо мне много разного. Когда мы окажемся в самолете, я расскажу тебе свою историю, если ты этого хочешь. Сегодня я хочу рассказать тебе то, чего он обо мне не знает.

Она потянулась, чтобы задуть свечу.

– Великий Руководитель понятия не имеет о том, что мой муж и Командир Парк замышляли заговор против него. Великий Руководитель не знает, что я ненавижу петь с ним в караоке и никогда в жизни не пела ради собственного удовольствия. Он даже не представляет себе, что его жена присылала мне записки – она ставила на них его печать, чтобы я их открыла и прочла, но я этого так и не сделала. Он никогда не узнает о том, как мне удается не слышать его, когда он поверяет мне свои гнусные тайны. Я никогда не расскажу ему, как мне было противно, когда он заставлял меня есть цветок, как я ненавидела тебя за то, что ты заставил меня нарушить мою клятву. Я обещала себе никогда больше не есть, как человек, умирающий от голода.

Га хотел зажечь свечу, чтобы посмотреть, что отражается на ее лице – злость или страх.

– Если бы я знал…, – произнес он.

– Не перебивай меня, – сказала она. – Я не смогу рассказать все это, если ты меня остановишь. Он не знал, что моя мать своей самой ценной вещью считала стальную цитру[35], у которой было семнадцать струн и черный лаковый корпус. В ту ночь, когда умирала моя младшая сестра, отец кипятил травяной отвар, наполняя всю комнату паром, а мать согревала наши сердца музыкой санджо, яростно играя в темноте. По ее телу струился пот. Сверкали металлические струны. Она будто бросала вызов всему свету, который должен был забрать утром ее маленькую дочку. Великий Руководитель не знает, что ночью я протягиваю руку, пытаясь найти свою сестру. И, не обнаружив ее, я каждый раз просыпаюсь. Я никогда не расскажу ему о том, что эта музыка до сих пор звучит у меня в ушах.

Великий Руководитель знает мою жизнь, вернее, знает основные факты из моей жизни. Ему известно, что мою бабушку увезли в Японию, где ее отправили в бордель. Но он так и не понял, что ей пришлось пережить и почему она пела только песни, полные отчаяния. Поскольку она не могла рассказать о своей жизни в Японии, ей было важно, чтобы ее дочери знали эти песни. Она пела их без слов – если бы после войны выяснилось, что она знает японский, ее могли убить. Она обучала детей нотной грамоте и умению выражать свои чувства с помощью нот, без слов. Именно этому она научилась у японцев – музыкой говорить то, чего не можешь описать словами, вкладывать в сыгранный аккорд то, чего лишила нас война. Великий Руководитель не знает, что именно этим умением я дорожу больше всего.