Сын повелителя сирот

Чон До предстояло стать свидетелем самого ужасающего действа, но сигарета успокаивала его.

И тут что-то попалась ему на глаза. Он посмотрел на голую стену над дверью. Она была пустой – там не было абсолютно ничего. Он вытащил фотоаппарат из кармана. И пока охранник обсуждал с врачами достоинства сигарет разных марок, Чон До сделал снимок голой белой стены. «Попробуй понять это, Ванда», – подумал он. Никогда в своей жизни он не бывал в помещении, где над дверью не висели бы портреты Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. Даже в самом убогом приюте, в самом старом вагоне поезда, даже в обгоревшем сортире на «Чонма». Никогда он не бывал в таком месте, которое не заслуживало бы заботливого взгляда Дорогого Вождя и Великого Руководителя. Это место, теперь он понял, вычеркнуто из жизни, его просто не существует.

Пряча фотоаппарат в карман, он заметил, что на него смотрит старуха. Ее глаза походили на глаза жены сенатора – он почувствовал, будто она видит в нем то, о чем он даже не подозревает.

Врачи велели Чон До притащить ящик из угла, где они лежали грудой. Чон До взял ящик и подошел к медикам, стоявшим возле кровати женщины с перевязанной тряпкой челюстью. Один из них стал развязывать ее обувь – гнилые куски шины, обвязанные проволокой. Второй принялся разворачивать трубки и внутривенные катетеры – драгоценное медицинское оборудование.

Чон До дотронулся до кожи женщины, она была холодной.

– Думаю, мы опоздали, – произнес он.

Врачи, не обратив никакого внимания на его слова, ввели ей катетеры в вены на ногах и присоединили к ним пакеты для сбора крови. К ним подошла старуха со своим фотоаппаратом. Спросив у охранника имя той женщины, она записала его на серой доске и положила ей на грудь. Затем она развязала тряпки, которые придерживали челюсть, и сняла с нее шапку, в которой остались почти все ее волосы, словно черная подкладка.

– Вот, – всунула шапку в руки Чон До старуха. – Возьми.

Шапка была засаленной, отчего казалась тяжелой. Чон До колебался.

– Ты знаешь, кто я? – спросила она. – Я Монгнан. Я делаю снимки всех, кто приезжает сюда и покидает это место. – Она потрясла шапкой. – Шерстяная. Тебе понадобится.

Чон До сунул шапку в карман, только чтобы она заткнулась, перестала нести этот бред.

Когда Монгнан сделала снимок женщины, вспышка на мгновенье вывела ее из оцепенения, и она, протянув руку к Чон До, схватила его за запястье. В ее глазах промелькнуло явное желание забрать его с собой. Врачи заорали на Чон До, чтобы тот приподнял койку. Когда он сделал это, они подставили под нее ящик, и вскоре четыре пакета крови были наполнены.

– Нужно поторапливаться. Темнеет, а водитель сказал, что у него нет фар, – предупредил их Чон До.

Врачи не обращали на него внимания.

Следующим был подросток – его бледно-голубая грудь была холодной. Глаза казались уставшими, еле двигались. Одна рука свисала с койки, словно он протягивал ее к неотесанным половицам.

– Как тебя зовут? – спросила его Монгнан.

Рот у него двигался так, словно он хотел облизнуть губы, прежде чем заговорить, но слова так и не последовали.

Мягко и нежно, голосом матери, она стала нашептывать умирающему мальчику.

– Закрой глаза, – попросила она и, когда он сделал это, сфотографировала его.

Врачи закрепили лейкопластырем катетеры и процесс повторился. Чон До приподнял койку и затолкнул под нее очередной ящик, голова мальчика медленно склонилась на бок, а он понес теплые пакеты к контейнеру. Жизнь мальчика, его настоящая теплая жизнь, буквально перетекла в эти пакеты, которые держал Чон До, словно он еще продолжал жить в них, пока Чон До не прикончил его собственноручно, бросив их в ледяную воду. Почему-то ему казалось, что теплые пакеты с кровью должны всплыть, но они опустились на дно.

Монгнан шепнула Чон До: «Подбери себе сапоги».

Чон До посмотрел на нее недоверчиво, но сделал так, как она сказала.

Тут был только один мужчина в сапогах подходящего размера. Верх был весь в заплатках, но подошва оказалась с военных ботинок. Во сне он хрипел, словно пузырьки поднимались у него в горле и лопались во рту.

– Возьми их, – велела Монгнан.

Чон До принялся расшнуровывать обувь. Его не заставили бы надеть эти сапоги, если бы не собирались дать ему еще одно мерзкое задание – он только надеялся, что ему не придется хоронить всех этих чертовых покойников.

Пока Чон До стягивал с мужчины сапоги, тот проснулся.

– Воды, – попросил он, не открывая глаз. Чон До замер, надеясь, что он снова уснет. Но мужчина заметил его. – Вы врач? – спросил он. – Тележка с рудой опрокинулась, не чувствую ног.

– Я просто помогаю, – ответил Чон До. Так оно и было, мужчина даже не заметил, когда сапоги соскользнули с его ног. Носков на нем не оказалось. Одни пальцы на ногах у него почернели и были сломаны, другие – отсутствовали, а из обрубков сочилась желто-зеленая слизь.

– Мои ноги в порядке? – спросил он. – Не чувствую их.

Чон До взял сапоги и отошел – туда, где Монгнан поставила свой фотоаппарат.