Сын Ретта Батлера

— Правда? Ну тоже — ничего. И вот так понеслось, Бат, что я забыл все на свете. Что она со мной вытворяла, Бат! Она сводила меня с ума, потом приводила в чувство, чтобы снова свести с ума, чтобы снова привести в чувство… Я забросил живопись, я отказался от работы в трех театрах, о которых мечтал, я перестал читать книги, Бат, я превратился в такого сладенького, добренького, миленького, влюбленненького усипусечку. Цветочки, альбомчики, открыточки, прогулочки, записочки, бантики, платочки, поцелуйчики… В какой-то момент я понял, что меня вырвет. И я решил ей сказать «прощай».

— Грубовато получилось, — сказал Джон. — По-солдатски.

— Нет, милый. У меня ничего не получилось, потому что это она сказала мне «прощай». А я даже не успел открыть рта. И все понеслось снова. Оказалось, что ей самой все это противно до чертиков. И теперь понеслось совсем иначе — я стал нигилистом, циником, ифан терибль, ниспровергатель, грубиян. Выставки, симфонии, богемные вечера, водка, сигары, автомобильные гонки, бокс. В какой-то момент я понял, что теперь-то уж меня точно вырвет. И я решил просто исчезнуть. Когда мы встретились в Италии, я там просто отмокал. Понимаешь, как ты вовремя мне попался? Не будь тебя, я бы снова примчался к ней. И понеслось бы.

— Но ты мне никогда ничего не рассказывал.

— Да и ты про себя не слишком откровенничал, судя по вчерашней встрече.

— Это отдельный разговор.

— А я потому ничего не рассказывал, что считал — этого уже нет. Ошибка. Есть. Моя ошибка. Перед самым отъездом я ей написал.

— Понятно.

— Ничего не понятно. Я ей написал, что больше не связан с ней никакими обязательствами, что она свободна и я свободен. Бат, я каждый день ждал ее, хотя был уверен, что она не появится. А она появилась.

— Бьерн, ваши отношения можно было решить как-то иначе… Не знаю, мне показалось все это очень картинным, ненастоящим. Ты говорил с ней в последнюю минуту с таким надрывом, что и глухому было бы понятно, ах как ты ужасно мучаешься. Ты отрываешь от собственного сердца…

— Правда? Но, в конце концов, это на самом деле так.

— И она приедет, уверяю тебя.

— Она уже приехала. Она у меня в палатке.

Джон даже приподнялся с подушки.

— Я не слышал.

— Она примчалась на лошади. Говорит, автомобиль приносит ей несчастье. Она там сейчас одна, она ждет пока мы помиримся с тобой.

— Мы помирились, можешь идти к ней.

— Нет, мы пойдем вместе. Она мне не поверит. Поднимайся, Бат, выручай.

— Выручать?

— Ну да. Я же сделал ей предложение. Как только вернемся в Европу, мы поженимся. Если я не приведу тебя, она мне откажет.

— Ну, ребята, с вами не соскучишься!

— А я что говорю?!

Диана сидела при свете лампы и читала сценарий.

— Привет, Джон, — сказала она как ни в чем не бывало. — А что, так и было на самом деле? — кивнула она на сценарий.

— Диана, я тебя заставлю читать настоящие книги! — вскричал Бьерн.

— Это Библию, что ли?

— Бат, давай ее отшлепаем? — Бьерн взялся за свой кожаный пояс.

— Фи, Бьерн, ты грубиян. Кожаным ремнем! Женщину! Нет чтобы просто рукой.

— Ну, я вижу, вам весело и хорошо. Мы с Бьерном помирились. Я пойду спать, — сказал Джон.

— Подожди, Джон. Куда ты? У нас сегодня помолвка. Неужели ты не выпьешь с нами шампанского? — сказала Диана.

— Хотите, я вам кое-что скажу? — вдруг серьезно спросил Джон и сел на табуретку. — Только, пожалуйста, не перебивайте меня. У меня была девушка. Она и сейчас есть, я уверен. Мы очень любим друг друга.

— А! Я знаю! Мария! — сказал Бьерн.

— Да, только не перебивай. Понимаете, мы очень хотели с ней быть вместе. Но нас вот так взяли, как котят, и швырнули в разные стороны. И теперь я не могу ее найти, а она не может найти меня. Она бедная девушка. Собственно, это неважно. Важно то, что и она, и я отдали бы многое, чтобы сейчас оказаться рядом. А когда я смотрю на вас, мне все время хочется закричать — что вы делаете?! Если вы любите друг друга, так будьте вместе. Что вы все играете в какие-то прятки?! Что вы все испытываете? Что хотите доказать?! Да как вам не стыдно?! Вы знаете, что я ненавижу вас за это?! Вы мне противны со своим снобизмом!

Диана слушала Джона, чуть приоткрыв рот. Растерянная улыбка не сходила с губ Бьерна.

— Нет, вам нельзя жениться. Вам надо бежать подальше друг от друга. Вы же измучаете себя! Вы измучаете всех. Вы станете сами себе противны, и слово «любовь», которое для вас и сейчас-то мало что значит, вообще станет синонимом ругательства. Спокойной ночи.

Джон встал и вышел из палатки.

И только здесь, под чистым небом, почти под таким же, как там, в Джорджии, той ночью, когда он бежал из дому, Джон рукавом вытер глаза, которые почему-то были полны слез.

«У меня ничего не получается в жизни, — сказал Джон самому себе. — И я не могу не отчаиваться! Слышите, кардинал, слышите, вы, мрачный пророк, я отчаялся!»

…Съемки закончились через две недели.

Через месяц группа вернулась в Париж.

А еще через три дня Джон узнал, что вся снятая пленка оказалась пустой.

На ней не осталось ни одного кадра. Сплошное черное поле. Только на мгновение мелькает толпа людей и поднимающаяся тень распятия.