Сын Ретта Батлера

— Нет, Бо. Я не отдам детей, — сказал Сол, и Бо показалось, что человек этот плачет.

— Хорошо. Скажи мне тогда, кто тебе посоветовал эту глупость?

— Никто мне ничего не советовал.

— Если твой паршивый адвокат, то пусть лучше займется побыстрее собственной защитой. Я намереваюсь проломить ему башку.

— Я это решил сам.

— Брось, Сол, ты никогда не додумался бы до такой подлости.

— Это не подлость, а эта, как ее… вонздмензие…

— Возмездие, ты хочешь сказать? Возмездие, дурачок. Запомни хорошенько, у тебя плохие учителя.

Бо бросил трубку так, что она чудом не развалилась.

Уитни слушала весь их разговор.

— Ничего, — сказал Бо. — Мы просто украдем их, когда они пойдут в школу. Пусть попробуют потом отобрать.

— Нет, Бо. Я не хочу так. Лучше я потеряю их навсегда, чем втяну их в грязную историю.

— Ты не потеряешь их.

Бо в тот же вечер связался со своим адвокатом и изложил суть дела.

— Неужели есть такой дурацкий закон? — спросил Бо.

— Да, есть такой законодательный акт. В случае невыполнения матерью своих обязанностей она лишается материнских прав.

— Что значит — «невыполнение»?

— Это трактуется очень широко, Бо. К сожалению, ваш случай подпадает под возможную трактовку. Уитни ушла из дома к другому мужчине, этим она нарушила свой материнский долг.

— Стало быть, если бы она не ушла, а просто погуливала на стороне…

— Это в трактовку не входит. Жена не разрушает семью.

— Мило. И что же делать?

— Судиться, Бо, что же еще? Я берусь за это дело. Тут есть где разгуляться.

— Слушай, ты говоришь так, словно я тебя приглашаю на разбой.

— Бо, милый, суд — сплошной разбой. Но будь спокоен, я опытный разбойник. Мы вернем матери детей.

— Слушай, меня от тебя иногда просто тошнит.

— Меня и самого от себя тошнит. Зато я не толстею.

Словом, был подан иск, и судебное колесо завертелось.

Но еще до того как началось слушание дела, Бо уговорил-таки Уитни съездить в школу и хотя бы повидаться с детьми. Он в глубине души надеялся, что Уитни просто возьмет малышей за руку и уведет за собой, никто не посмеет ее остановить.

Они приехали к школе за десять минут до окончания уроков. Бо не выпускал Уитни из автомобиля, пока из школы не стали выходить малыши. Это была школа для черных детей. Бо впервые видел такое количество огромных глазенок и курчавых черных волос. И еще он подумал, что никогда бы не узнал малышей Уитни в таком количестве негритят.

Но Уитни узнала.

Она выскочила из машины и бросилась в толпу школьников. А еще через мгновение прижимала к себе мальчика и девочку, которые обнимали и целовали ее.

Что она им говорила, Бо не слышал. Школьники так галдели, что вообще ничего не было слышно.

Бо не стал подходить к Уитни. Он наблюдал издали, с другой стороны улицы. Он увидел, как Уитни поправляет девочке бантик, мальчику воротник, как она смеется и плачет, как кружит детей на руках, как счастливы малыши…

«Чего она тянет? — думал Бо. — Ей надо вести детей к машине. Мы просто сядем и уедем».

Видно, до Уитни долетели его мысли, потому что она взяла детей за руки и направилась к автомобилю.

То, что произошло дальше, Бо вспоминал потом с горьким чувством досады. Ему надо было подойти сразу, ему сразу надо было увезти Уитни с малышами подальше от школы.

Из-за поворота вдруг вылетела машина и, сигналом распугивая детей, затормозила у самых ворот. Из машины выскочили два огромных детины, отшвырнули Уитни, схватили детей и запихнули в автомобиль.

В этот момент Бо уже мчался туда. В этот момент он уже забыл обо всем на свете. Он стал бы колотить в их толстые рожи с таким удовольствием и остервенением, что превратил бы их в отбивные.

Но он не успел.

Школьники, остановившиеся поглазеть на происходящее, мешали ему бежать. Не мог же Бо сбивать их с ног.

Машина снова загудела и умчалась.

Уитни отряхивала пальто. Она не плакала. Только уголок ее губ плотно сжался и опустился вниз.

Бо взял ее под руку и молча повел к машине.

— Прости меня, — сказал он, когда они вернулись домой. — Это была моя затея.

— Мы не будем с тобой счастливы, — тихо произнесла Уитни. — Счастье не построишь на горе.

Джон целыми днями простаивал на палубе, словно хотел первый увидеть землю, как когда-то моряки Колумба. Но на самом деле все обстояло наоборот. Джон хотел, чтобы Америка не показывалась как можно дольше. Чтобы пароход плыл и плыл себе по бескрайнему океану, а Джон целыми днями без особых мыслей смотрел бы на воду.

Да, читатель, в жизни даже очень молодых людей наступает такой момент, когда им кажется, что все уже позади, что они знают обо всем на свете, что прекрасно разбираются в людях, могут решить любую проблему, только к ним никто не прислушивается. Эта мировая печаль по поводу примитивности бытия посещает чаще всего человека лет в двадцать. Может быть, в этом возрасте люди и правы, может, действительно жизнь примитивна и становится понятной для нас еще в юные годы, а потом мы сами мудрствуем лукаво, простые, в общем-то, вещи стараемся усложнять, чтобы не было так скучно и однообразно жить на земле. Может быть, так. А может быть — нет.