Сын Ретта Батлера

Во всяком случае, Джон сейчас находился на самом пике этого разочарования и отчаяния. Жизнь обманула его слишком сильно. Бессмысленно, зло, подло.

В тот день, когда он узнал, что вся их титаническая работа с кровью и потом, работа на пределе возможностей, работа со святой и благородной целью оказалась убитой, сожженной, уничтоженной, Джон испугался одного — возненавидеть Бога.

Он не понимал, как Бог допустил это? Как позволил? Почему обманул?

Разве не Ему приносились все их жертвы, разве не во имя Его славы они пережили столько страшных дней и ночей? Почему же Он отвернулся от них? Что они делали не так? Чем прогневили Его?

Джон искал ответа и не находил его. Вернее, он находил ответ, но слишком страшный — Бога нет.

Может быть, в таких случаях другой человек напился бы, подрался, поскандалил бы, в конце концов. Может быть, и Джон так поступил бы в любом другом случае. Но этот ужасный обман лишил его каких бы то ни было сил. Он превратил Джона в безвольный кусок чего-то желеобразного и беспомощного. Джон часами сидел, отупело глядя в одну точку, и повторял:

— Этого не может быть… Этого не может быть…

Тео бросился с иском к фирме, поставившей некачественную пленку, но здесь оказалось, что фирма эта лопнула, ее владельцы скрылись, заключив еще несколько крупных контрактов и прихватив с собой приличную сумму. Скандал был не очень велик, потому что дело это было обычным.

Бьерн и Диана, поутешав Джона, уехали в Лондон. Они всерьез собирались жениться и ехали за благословением лорда Уинстона.

Вся группа сразу же занялась другими делами, какое-то время еще Тома приходил к Джону и молча просиживал у него час-другой, но потом и он пропал.

В своем оцепенении Джон пробыл почти месяц. Тео чуть не каждую неделю звонил ему и предлагал какой-то фильм, но Джон отказывался. Как-то Тео сообщил Джону, что его первый фильм вышел в прокат и даже с успехом идет по экранам всего мира. Джона и это не обрадовало.

В начале ноября ему позвонили из резиденции кардинала и просили его прибыть на следующей неделе.

Джон обрадовался такому приглашению. Так много вопросов хотел задать он прозорливому старику.

И снова приехала карета в сопровождении гвардейцев, но теперь Джон ехал в ней один.

Кардинал встретил Джона приветливо, усадил рядом и сказал:

— Мои клерки несколько часов сидели и смотрели вашу черную пленку. Они, знаете ли, не поверили, что все пропало. Я пытался их образумить, но они обязаны блюсти интересы церкви. Простите их, если можете. Да, кстати, они сказали, что один момент на пленке получился.

— Я знаю, — сказал Джон. — Очень короткий момент распятия Христа.

— Мне сказали, что у вас снимались мусульмане. Это правда?

— Да. Как раз этот момент и остался.

— И как они к этому отнеслись? У них очень строгая религия.

— А как нормальные люди отнесутся к казни невинного?

— Значит, вы им не говорили, о чем снимаете фильм?

— Нет, ваше святейшество.

— Забавно. Вы заставили молиться Иисусу Христу правоверных мусульман, — улыбнулся кардинал.

— Интересно, именно такие же слова сказал Бьерн сразу после съемок. Вы помните Бьерна Люрваля?

— Прекрасно помню. Как он? Где?

— Он уехал в Лондон. Собирается жениться.

— Замечательный человек.

— Да, — сказал Джон.

Кардинал какое-то время молчал и только исподлобья поглядывал на Джона.

— Вам, наверное, сейчас приходят в голову самые страшные мысли? — спросил он наконец.

— Да, ваше святейшество.

— Вы думаете о том, что вас предали, обманули, да?

— Да.

— Вам кажется это ужасным. Ведь вы затеяли доброе христианское дело. Во славу Господа нашего Иисуса Христа. А все обернулось такой трагедией. Наверное, так вы думаете или приблизительно так.

— Так, — сказал Джон.

— И вы ждете от меня каких-то объяснений. Например, почему я сказал вам — не отчаивайтесь? Что я за пророк такой?

— Да, я хотел у вас спросить и об этом, но…

— Что? Почему вы замолчали?

— Если честно, ваше святейшество, меня сейчас уже ничего не волнует. Я ничего не хочу знать. Мне даже не горько и не больно. У меня внутри пустота.

— Да, это отчаяние. Это великий грех, с которым человеку справиться труднее всего. Мне врачи часто говорят — не волнуйтесь, будьте спокойнее. Очень меня смешит этот совет. Он равносилен тому, чтобы встать у бушующего моря и заклинать — не волнуйся, успокойся.

Вспомнив эти слова кардинала сейчас, на палубе корабля, Джон ухмыльнулся и сказал волнам:

— Успокойтесь, не волнуйтесь…

— Под силу это было только Христу, — продолжал кардинал, — только он мог утихомиривать бурю. Но отчаяние можно утихомирить. Надо только понять, что привело к нему. Почему оно вообще стало жить в вас?

— Но это ясно, — сказал Джон. — Разве не отчаялись бы вы, узнав к концу жизни, что во Франции, скажем, не осталось ни одного верующего?