Сын Ретта Батлера

И, конечно, самое главное, эта пьеса ответила ему на миллионы вопросов о тех событиях, которые происходили в Швейцарии, которые происходят с ним сейчас, которые происходили с ним всю жизнь. Она ответила на миллионы вопросов, а поставила вопросов бесконечное множество.

До самого возвращения Уитни Бо не мог успокоиться. Он должен был сейчас же, сию минуту поделиться радостным, почти что детским своим открытием. Он хотел прочитать жене сразу всю пьесу. Или хотя бы особо понравившиеся места… Нет, лучше всю пьесу. И завтра — за работу.

Уитни поехала к отцу. Скоро должен был начаться судебный процесс, адвокат просил отца Уитни выступить в качестве свидетеля. Уитни должна была обо всем договориться.

Бо не находил себе места. Его совсем не останавливало то, что герои пьесы белые, а большая часть труппы — черные актеры. Это не имело никакого значения. Это вообще не имеет значения. Эту пьесу могли играть все — индейцы, пигмеи, негры, эскимосы, потому что она была про людей.

Конечно, Бо мог позвонить к отцу Уитни и рассказать жене о своей счастливой находке, но он не хотел смазывать впечатления. Они будут говорить с женой, глядя друг другу в глаза, говорить до утра, говорить все время. Ведь Бо не просто нашел пьесу — он знает теперь, что будет в театре.

Налоговая инспекция продолжала перетряхивать все бумажные вороха, не находя, правда, ничего для себя интересного. Бо казалось, что эти канцелярские крысы пошли уже по четвертому кругу. Некоторые счета он уже знал наизусть, но клерки снова и снова приходили к нему за разъяснениями.

Его злость по этому поводу, достигнув высшей точки, грозила перерасти в крупный скандал или даже преступление. Как-то Бо завелся так, что начал кричать на клерка своим громким, хорошо поставленным голосом. Он заводился все больше и больше, видя, что клерк гаденько улыбается, уже готов был действительно схватить графин и расколотить его о голову человека в сатиновых нарукавниках, когда в кабинет вдруг вбежала Уитни.

— Бо, срочно пойдем со мной! — сказала она.

Бо словно налетел на бетонную стену. Уитни была чем-то взволнована не на шутку.

Он выбежал за ней в коридор, готовясь к самым неприятным известиям.

Она остановилась только на темной сцене.

— Они добились своего, — сказала она. — Они почти добились своего!

— Кто?! Что случилось?! — испугался Бо, решив, что что-то произошло с детьми Уитни.

— Скажи, если бы я сейчас не вошла в кабинет, ты стукнул бы инспектора по голове пепельницей?

— Графином, — сказал Бо, не сразу входя в резкий поворот разговора.

— Вот этого они и добиваются, — сказала Уитни. — Думаешь, они ищут что-то в наших бумагах? Они еще месяц назад поняли, что в бумагах ничего нет. Они ищут другого. Им надо, чтобы ты, или Чак, или кто-то другой только один раз сорвался по-настоящему. Все. Их дело будет блестяще выполнено. Во, они ищут возможности закрыть театр. Любыми средствами. А ты сегодня хотел им в этом помочь. Слава Богу, что я услыхала твой грозный голос. Слава Богу, что я успела тебя остановить. Приди в себя, Бо. У нас нет другого пути, кроме одного — облизывать этих пропахших чернилами пареньков. Вам справочку? Пожалуйста? Другую? Будьте любезны. Почему эта буковка нечеткая? Ах, как мы виноваты перед Америкой! Мы больше так не будем! Простите нас!

— Это противно! — сказал Бо.

— Перестань. Ты же актер. Этих пареньков просто надо переиграть. Ведь не они профессионалы, а ты. Надо, чтобы у них сдали нервы, понимаешь? И они уйдут. Они будут придумывать что-то еще, но у нас будет время. Мы должны оставить их с носом.

И Бо понял, что Уитни права.

Он тут же вернулся в кабинет и попросил прощения у клерка, чем вызвал его крайнее изумление.

С этого дня Бо находил в общении с инспекторами даже своеобразное удовольствие. Он действовал почти так, как показала Уитни. Он был предупредителен и даже заискивающ. Он был терпелив и любезен. И результаты стали появляться немедленно. Теперь уже злились инспектора. Они раздражались, капризничали, хамили. Но Бо делал вид, что ему даже приятно общение с ними.

Постепенно они перестали лезть к нему со своими дурацкими вопросами, хотя еще и не ушли из театра. Но Бо чувствовал, что скоро эта пытка кончится.

Уитни приехала домой под вечер. Уставшая, грустная, с поселившейся теперь в ее глазах какой-то безысходностью.

— Ну, как поживает отец? — спросил Бо.

— У него все в порядке. Здоров, бодр. — Уитни говорила неохотно.

— Как вы побеседовали?

— Хорошо.

— Он согласился быть свидетелем?

— Нет.

Бо, который хотел побыстрее закончить с сообщениями о визите к отцу и поэтому задавал дежурные вопросы, вдруг услышал совершенно неожиданный ответ, который не сразу дошел до его сознания.

— Что?

— Отец не хочет давать показания, — устало повторила Уитни.

— Как это? Он не хочет, чтобы тебе вернули детей?

— Он не хочет, чтобы я была твоей женой. Он хочет, Бо, чтобы я вернулась к Солу.

— И чем же я ему так не мил?

— Да всем. Он уверен, что ты недобрый человек. Нечестный… Развратный… Что, ты хочешь, чтобы я перечисляла все эпитеты, которыми он наградил тебя?