Сын Ретта Батлера

Благородному гневу Джона не было предела. Это обычная защитная реакция — искать виновного на стороне. Человеку так трудно сказать — я сам во всем виноват. Он будет обвинять жену, соседей, начальника, правительство, всю нацию, но только не самого себя.

Конечно, Джону пока не в чем было себя упрекнуть. И его раздражение имело несколько иную причину. Старик действительно ничего не сказал. Но и одного его взгляда было достаточно.

Джон понял, что старик имел в виду Билтмора.

Во-первых, Джон ни секунды не сомневался — Билтмор здесь ни при чем. Да, этот человек может не нравиться, да, и сам Джон не пылал к нему любовью, да, он считал, что мать совершила ошибку. Но ошибка ее была только в том, что она оставалась живым человеком, не собиралась себя хоронить, как этого, наверное, хотелось бы Джону. Мать, что самое главное, никогда не ошибалась в людях, это точно. Это в самом деле так. Поэтому старик оскорбил не Билтмора, он оскорбил мать Джона. Как он себе это представлял? Джон будет с кем бы то ни было сговариваться, заискивающе глядя в глаза, чтобы его компаньона не трогали лихие парни Робин Гуды? А мать? Даже если Билтмор действительно замешан в эти грязные дела, что, мать будет тоже принимать участие в этом сговоре? Нет, жаль, что он не надавал старику хороших оплеух. Старик заслужил добрую взбучку.

«Но опять Билтмор, — немного успокоившись, подумал Джон. — Два человека называют одно имя по разным, правда, поводам, но по поводам одинаково безобразным. У них на руках какие-то сведения, какие-то аргументы. А что у меня? Интуиция? Святая вера в то, что мать не ошибается людях? Чувство вины перед Билтмором? Что, этого достаточно, чтобы не верить ни старику, ни Найту? Ведь они рисуют жутковатые, но вполне стройные картины. И Билтмор вписывается в них вполне органично. А я ставлю против их логики только чувство?»

Джон остановился у окна.

Холодный дождь поливал улицы, прохожих, экипажи и автомобили. Любой город под дождем выглядит мрачно. Нью-Йорк в этом смысле не исключение. Только в нем любое событие и явление природы усугубляется до крайности. Под дождем Нью-Йорк выглядит просто одной огромной могилой.

«Да, у меня нет других аргументов. Только мои чувства. Только вера в то, что пока человек не осужден, он не виновен. Не я ли так красочно описывал простым парням в Лате, что такое презумпция невиновности? Неужели только потому, что тогда речь шла о моей собственной шкуре? Билтмор не виновен до тех пор, пока не будет доказано обратное. Тем более что у меня на этот счет есть и кое-что еще, кроме моих чувств».

Джон снова стал собирать вещи, которые должен был взять с собой в дорогу. Завтра утром он отправится на вокзал и сядет в поезд. Он ничего не будет сообщать матери. Пусть для нее это будет неожиданностью. Джон был уверен, что приятной неожиданностью. А потом он с Билтмором поднимется в кабинет отца и задаст все вопросы. Он действительно сразу поймет, виноват Билтмор хоть в чем-нибудь или чист. Если чист, Джон попросит у него прощения, постарается загладить свою вину и перед Билтмором, и перед матерью.

«А если не чист? — спросил сам себя Джон. Ответ был прост и страшен: — Тогда я убью его».

Бо нашел пьесу.

Потом он не раз удивлялся, как эта мысль не пришла ему в голову раньше. Что за бессмысленные поиски устроил он, когда надо было догадаться сразу же? Восточная мудрость гласит, что трудно найти в темной комнате кошку, тем более если ее там нет. Но Бо как раз искал без системы, без мысли, без какого-нибудь порядка. И нашел именно так.

Об авторе он что-то слышал краем уха, кажется, даже что-то восхищенное, но по вечной своей привычке не верить оценкам других решил, что это очередной дутый пузырь, о котором никто не вспомнит уже через месяц. И пьесу он взял так, как брал и остальные, только потому, что это была пьеса.

Первые две странички он прочитал без особого интереса и, отбросив брошюрку, взялся за какой-то роман. И вдруг понял, что хочет посмотреть, что там было дальше в этой пьесе.

Он вытащил ее из груды уже отбракованных книг и решил посмотреть еще странички две-три. Уж этого ему будет достаточно.

И прочитал пьесу от начала до конца, не отрываясь. Нет, это не было такое уж динамичное, наполненное событиями действие. Более того, герои говорили пространно, подолгу сидели на одном месте, почти ничего не происходило. Это были обыкновенные люди, они не совершали героических поступков, они были вялыми и скучными. Но они все были — людьми! И Бо ловил себя на ощущении, что и он точно так же сказал бы на месте того или другого героя, точно так же поступил бы. Бо даже знал, как будут развиваться небогатые внешне события, и они действительно так развивались, но не потому, что автор писал нечто штампованное, а потому, что его рукой водила не выдуманная, а настоящая жизнь с ее логикой.

Пьеса называлась очень странно и совершенно не кассово. На это название скорее клюнули бы орнитологи, чем простые зрители. Но Бо название пришлось по душе.