— А что тут может нравиться, сэр? Разве вы не помните наши похождения на Аляске? Ну и натерпелся же я страху. Вам же обязательно лезть на рожон. А я потом выручай вас из беды!
Джон засмеялся. Да, Цезарь оставался все тем же маленьким философом и скептиком.
— А кем же ты хочешь быть, Кам?
— Редактором, сэр. Сиди себя и отбирай лучшее из того мусора, что понатащили репортеры. Старик Хьюго, небось, не поехал сам на Аляску. Он потом только чиркал ваши статьи.
— Да, но Хьюго начинал репортером на Западе. А там в автора непонравившейся статьи стреляли из пистолета.
— Вы все лжете, сэр. Кто это станет палить из-за какого-то клочка бумаги?! Ничего подобного мне Хьюго не рассказывал.
— Он бережет твои нервы, мальчик. Он знает, что ты все равно никогда не станешь газетчиком.
— Почему это?
— Потому что боишься.
Старик приехал через полчаса. Он побоялся протянуть Джону руку, мял свою велюровую шляпу самого престижного фасона и переминался с ноги на ногу.
— Ну ладно, проходи, — сказал Джон. — Зачем пожаловал?
— Ты все еще обижаешься на меня, парень?
— Нет, я за последнее время воспылал к тебе невероятной любовью.
— Хорошо, прости, не будем об этом. Просто мы по-прежнему компаньоны, и я должен тебе сообщить о наших делах.
— Ты же знаешь, я не очень-то интересуюсь бухгалтерией.
— Нет-нет, никаких цифр. Я о другом. Дела наши идут прекрасно. Я купил еще одну фабрику, в Сан-Франциско. Не было возможности с тобой посоветоваться. Ты как раз уехал из Европы…
— Ну, дальше.
— Я присяду, если ты не против?
— Садись. Правда, у меня не очень много времени.
Старик снял пальто и сел на краешек кресла.
— Хороший у тебя дом, — сказал он, оглядевшись.
— Ты что, видишь его в первый раз?
— Нет, но как-то не было случая сказать тебе об этом.
— Хорошо, сказал. Дальше, — поторопил старика Джон.
— Можно мне закурить сигару?
— Я не держу сигар.
— Что ты, у меня свои. Гаванские, угощайся.
Старик раскрыл портсигар и протянул Джону.
— Нет, спасибо.
— А я пристрастился. Хорошая штука, если в меру. Пахнет солнцем и морем. Думаешь, это легко?
— Курить сигары? — не понял Джон.
— Вести дела. Ты думаешь, это легко?
— Я не знаю.
— Это очень трудно, Джон. Это невозможно трудно. Во-первых, надо все время держать нос по ветру. Чуть зазевался — и твой товар никому не нужен. Ты вылетаешь в трубу, и за тобой гоняются кредиторы.
— Ты что, набрал кредитов?
— А как же! Я же купил фабрику. Но это не самое страшное. Надо иметь дело с тысячами людей. Знаешь, Джон, эти нынешние рабочие стали совсем другими. Мы были проще. Мы радовались любому центу, который звенел в кармане. Эти хотят все больше и больше. Он научились считать, Джон. Они знают все: сколько дохода у фирмы, сколько я плачу налоги, сколько идет на закупку сырья… Все. И они посчитали, что я плачу им мало.
— Ты платишь им мало?
— Я плачу им, как все. Даже больше. Но они считают, что я плачу им мало. Знаешь, теперь пошло это течение — профессиональные ассоциации. Большая сила. Чуть что — забастовка. Когда я начинал, они были как шелковые. Теперь приходит ко мне тот самый парень, помнишь, из Огайо, которого я по твоему приказу взял грузчиком, так вот он приходит и говорит — требуем повышения зарплаты, страхования, строительства дома для детей. Понимаешь, страхования они хотят!
— Да, тот парень мне сразу понравился, — улыбнулся Джон.
— Подожди, ты на чьей стороне, парень? — удивился старик.
— Я на своей стороне. Продолжай.
— Но и это еще не все. Теперь женщины требуют, чтобы я платил им наравне с мужчинами. Слышишь, Джон, где это видано?! И знаешь, чем больше я им плачу, тем хуже они работают.
— Мрак! Если все обстоит так плохо, почему бы тебе не бросить все? Денег теперь у тебя хватит на всю жизнь тебе и твоим детям. Хотя, прости, у тебя нет детей.
— Ты все шутишь. А мне не до смеха. Теперь еще повадились эти из благотворительных организаций. Помнишь, я тебе говорил про сиротский приют. Знаешь, сколько приютов я уже озолотил? Четыре! А они все идут и требуют. Не просят, Джон, а требуют.
— Я надеюсь, ты им не отказываешь? Кстати, мои средства полностью в твоем распоряжении.
— А ты думаешь, я выкрутился бы, если бы не пользовался ими? Только ты не волнуйся, у тебя на счету еще ого-го! В два раза больше прежнего.
— Да забери хоть все.
— Опять шутит! — развел руками Джон. — Но я что-то все о мелочах. Самое страшное, Джон, не рабочие, не налоги и не финансовый риск. Самое страшное, — старик понизил голос, — рэкет.
— Рэкет?
— Э-э! Ты отстал от жизни. Любой человек в Америке теперь знает это слово.
— И что оно значит?
— Робин Гуда знаешь?
— Благородный разбойник?
— Не знаю, как там насчет благородства, но разбойники они страшные. Джон, они обдирают меня до нитки. Они скоро пустят меня по миру с протянутой рукой.
— Ничего не понимаю. Ты что, носишь все деньги с собой?
— С собой я ношу двести долларов в мелких купюрах.
— Так как же они тебя грабят?
— Я сам отдаю им столько, сколько они попросят.
— Ничего не понимаю. А зачем ты им даешь?