Сын Сарбая

Большой коровник, добротный и теплый, разве плохо это животным и тем, кто за ними присматривает? У дойных коров отдельное большое помещение, каждая в своем стойле. И телятник — вроде как детский сад. Деревянный пол, застекленные окна, кухонная печь одной своей стороной обогревает помещение. Так обогревает, что и в морозы можно тут работать без шубы. Быки-производители и рабочие волы — те особо отгорожены. Им хватает своего тепла, на них топливо тратить не надо…

В первое время радовался Сарбай, гордился тем, что работает в новом, свободном и чистом помещении. Но прошло два зимних месяца, и что-то все хуже и хуже становилось Сарбаю. Большое помещение больших требует трудов. Деревянные полы, чистота, свет — ох и коварная, оказывается, штука! В тесноте и темноте грязи не видно, а земляной пол и коровий навоз — они как-то дружно живут, их не сразу и отличишь. Во всяком случае, нет надобности целый день чистить и убирать. А то, что в новом скотном дворе три разных помещения и за всеми надо следить, а то, что в одном теплее, а в другом холоднее, а на улице и вовсе мороз, думаете, это не сказывается на здоровье скотника? Ломит, ломит спину у старого Сарбая. Криком кричал бы, да перед людьми совестно. Надо в дойный час и к дояркам выгнать коров и принять обратно. Хоть недалек водопой, но ведь и напоить надо животных. Корм задать тоже не малое дело. Но всего, конечно, труднее поддерживать в помещении порядок и чистоту. За день так лопатой намахаешься, что доползти бы только до дому, завалиться отдохнуть… Не тут-то было! В новом доме, как и в новом коровнике, тоже хватает работы. И дрова надо наколоть-наносить, и двери надо обить — мороз щели ох как любит, так и рвется через них в комнаты. Хозяйка, хоть и жалеет мужа, только и ждет его, чтобы ухват новый насадил на черен, полку пристроил, табурет сколотил, постругал доску для раскатывания теста, поточил ножи-ножницы… Домашняя такая работа — радость доброму хозяину, да вот сил не стало, куда-то запропастились силы. Конечно, и Дардаке помогает — мать и ему находит дело. Однако ж в последнее время он после занятий не домой шел и не играть с приятелями. Старик отец ждал его — не мог дождаться, когда сын вернется из школы.

Болезней раньше не знал Сарбай, простуда его не трогала даже в далеком люто холодном Челябинске, где целыми днями он работал во дворе танкового завода. А тут, наверно, сквозняки его скрутили, частая смена тепла и холода. Но кто ему мог это объяснить? Посидит Сарбай пять минут и опять хватается за лопату: кидает назад, через голову, коровяк. Чуть не кричит от боли, а все-таки заставляет себя, перемогается. Но в голове гудит, и во рту сохнет, и то и дело сердце нехорошо стучит, неровно. Тогда он чуть слышно, одними губами, начнет повторять родное имя:

— Салима, а Салима, выйди!

Не бывает, чтобы звал ее на помощь, голосом кричал. Ждет, чтобы она сама по своему добру к нему пришла.

— Салима, Салима! — бормочет он и верит, что достигнет его шепот ушей ее сердца.

Когда же появляется она в коровнике, насупливается Сарбай, бугрит свои брови и сует ей то лопату, то вилы:

— На, покидай немного, ты помоложе меня…

Она весело берется за работу и подшучивает:

— Стар, стар, конечно, стар ты стал. Отдай кому-нибудь молодому свое место!

Но тут же и принимается его утешать, называть своим джигитом и мергеном-охотником.

— Ты лучше всякого молодого, добрый, горемычный мой!

Но Салима давно уже думает, что хорошо бы мужу поменять работу на другую. В новом доме — новые покупки. Что по трудодням получили и что за масло, накопленное летом, выручили на базаре, все, и деньги и запасы, к середине зимы стало истощаться. Пришлось ведь, никуда не денешься, сменить ситец на одеялах и подушках, купить коврик — прежний так обветшал, что на чистую стену не повесишь. А до кухни дело дошло — тут и сковородки понадобились, и тазы, и чайник медный, и чайник фаянсовый; за ними попросился в дом и маленький чайник для заварки, и полдюжины цветастых пиал, и блюдо для бешбармака, — разве можно без всего этого жить людям, отпраздновавшим новоселье? Вот и две лампы керосиновые, без них тоже нельзя — не каждый вечер свет дает колхозная станция… Пришла крайняя необходимость справить к зиме кое-что из одежды: сапоги, валенки, воротники новые да тулупы… И вышло так, что не сумели рассчитать обновы по своим капиталам, растратились прежде времени. К середине зимы плохо стало, уж очень голодно.

Как-то расхрабрилась, разошлась Салима:

— Иди скажи Закиру — не надо нам ни нового дома, ни ваших коров! Люди, скажи, работают чабанами, пасут овец, не хуже людей. Дайте мне заработать, стать на ноги…

Вот так штуку придумала баба, совсем сдурела — новый дом хочет бросить! Сколько сил в него вбили, а она отказаться от него готова.

— Да не наш, не наш этот дом! — кричала Салима. — Плохо будешь работать — колхоз выгонит из общественного дома.