Сын шевалье

И она добавила таким зловещим тоном, что Кончини невольно вздрогнул:

— Я оставила напоследок самую ужасную, самую страшную для нас угрозу, в сравнении с которой все остальное покажется вам пустяком.

— Слушаю вас.

Леонора, склонившись к нему, заговорила тихо и злобно:

— Одна особа может по своему желанию свести на нет все наши усилия и расстроить все наши планы. Именно у этой особы находилась бумага, переданная нам Ришелье.

— О ком вы говорите?

— У этой особы имеются и другие документы, еще более важные. Она может передать их тому, кто должен владеть ими по праву, — иными словами, тому, кто является собственником сокровища. Вы понимаете?

— Понимаю, — с яростью проворчал Кончини. — Собственник, получив эти документы, может выступить открыто, и тогда никакая в мире сила не помешает ему завладеть своим имуществом. Но я жажду власти… я хочу подняться на самый верх… чтобы никто уже не стоял надо мной. И мне нужны эти миллионы! С подобным богатством можно вознестись очень легко… ибо преданность покупается… главное, не ошибиться в цене! Особа, о которой вы говорите, обречена… она уже мертва, как и тот, кому принадлежат эти пресловутые бумаги.

Леонора слушала его со страшной улыбкой. Увидев, что он кончил, она произнесла очень спокойно:

— К несчастью, оба пока живы. Вы вынесли приговор, Кончино, это прекрасно… и меньшего я не ждала от вас. Но, может быть, ваша решимость уменьшится, когда вы узнаете, кого обрекли на смерть.

Кончини вздрогнул и побледнел. Он понял, что сейчас она выскажет то, что таила на сердце.

— Почему же уменьшится? — пробормотал он. — Или эта особа мне знакома? И так мне дорога?

С великолепной непринужденностью, но очень медленно она пояснила, пристально глядя на Кончини, которого начала бить дрожь:

— Не знаю, знакомы ли вы с этой особой… но вам придется устранить женщину… юную девушку… почти ребенка.

Кончини почувствовал, что волосы встают у него дыбом на голове. Он похолодел от ужаса, но продолжал улыбаться. Нащупывая пути к отступлению, он с великолепно разыгранным отвращением процедил:

— Девушка! Почти ребенок! Дьявольщина! Должен признаться, что…

— Видишь, тебе это не по силам, — холодно сказала Леонора.

Жадно вслушиваясь -в слова жены, Кончини не уловил ни малейшей досады или раздражения в ее тоне. Она просто констатировала факт. Приободрившись, он сказал себе: «Быть может, речь идет вовсе не о Бертиль. « И спросил поспешно, причем голос его предательски дрогнул:

— Кто же это?

— Некая мадемуазель де Сожи, — ответила Леонора с тем же равнодушным видом.

Кончини перевел дух и машинально провел рукой по влажному лбу. А Леонора между тем продолжала:

— Я так и думала, что это вам не понравится. Однако девушка представляет собой самое серьезное препятствие. Пока она жива, нам будет грозить опасность… даже если мы завладеем сокровищем. Ведь с этими документами она может обратиться к королю, а тот возьмется за нас. Быть может, он даже воспользуется случаем, чтобы избавиться от хлопот окончательно… иными словами, пошлет нас на эшафот.

Кончини напряженно размышлял. Поскольку речь шла не о Бертиль, можно было уже не разыгрывать комедию великодушия и благородства.

На лице его вновь появилось выражение свирепой решимости. Он встревоженно огляделся — хотя знал, что никто не следит за ним. И понизил голос — хотя слышать его могла только Леонора.

— К черту все церемонии, — хрипло выдохнул он. — Если эта девушка мешает нам, тем хуже для нее! Я уничтожу ее!

Леонора, глядя на него с очень странным выражением, произнесла с ужасной улыбкой:

— Пусть это вас более не тревожит, Кончино, девушка уже не опасна для нас…

— Зачем же тогда… — начал Кончини с удивлением.

— Я опасалась, — прервала его Леонора с пугающим спокойствием, — что у вас не хватит духу поднять руку на женщину.

И добавила со зловещей улыбкой:

— Слава Богу! Я убедилась, что ты не отступишь и перед крайностью, как бы это тебе ни претило.

Кончини, пожав плечами, спросил:

— Значит, ты ее…

И он сделал выразительный жест, не смея выразить словами свою мысль. Она же оказалась храбрее и ответила ледяным тоном:

— Нет, я не стала ее убивать… Зачем? Она заживо замурована в могиле, откуда никто не сумеет ее вытащить… Быть может, для нее было бы даже лучше умереть.

Кончини равнодушно отмахнулся. Теперь, когда он убедился, что речь идет не о Бертиль, его совершенно не волновала судьба неизвестной девушки, навсегда заточенной в каменном мешке. Теперь ему хотелось только одного: чтобы Леонора побыстрее ушла. Очевидно, она ничего не знала про Бертиль, но все равно могла устроить сцену.

Словно бы догадавшись о его нетерпении, она встала и спросила очень мягко, устремив на него взгляд, полный нежности:

— Значит, ты одобряешь меня?

И она внезапно обхватила его за шею обеими руками, страстно прижавшись к нему. Обратив на него молящий взгляд, она повторила со странной настойчивостью:

— Скажи же, мой Кончинетто, скажи, что одобряешь меня… чем бы это ни закончилось!

С некоторым раздражением он пробормотал:

— Ну, конечно… Ты правильно поступила.

Лицо ее вспыхнуло торжеством. Она разжала объятия.