Сын солнца (пер. Кившенко)

Кнутъ Гамсунъ Сынъ солнца

Ночью выпалъ снгъ. Пушистый блый пологъ покрывалъ всю землю.

А онъ проснулся съ радостнымъ воспоминаніемъ о томъ, что вчера получилъ письмо — поразительное и вмст съ тмъ спасающее его извстіе. Онъ чувствовалъ себя молодымъ, счастливымъ и принялся слегка напвать. Но какъ-то вышло такъ, что онъ случайно подошелъ къ окну, раздвинулъ занавски и увидалъ снгъ. Пніе его оборвалось, чувство безнадежной грусти охватило его душу, и его худыя, сильно покатыя плечи какъ-то безпомощно вздрогнули.

Вмст съ зимой наступало для него мучительное время, и ничто не могло сравниться съ той мукой, которую онъ испытывалъ тогда, и никто другой не могъ даже понять ея. Одинъ видъ снга, казалось, наввалъ ему въ душу и въ мозгъ мысли о смерти, о всеобщей гибели. Наступали длинные вечера съ ихъ темнотой и ихъ глупымъ, тоскливымъ безмолвіемъ. Онъ не могъ работать въ хвоей мастерской, его душа погружалась въ зимнюю спячку и нмла. Какъ-то разъ онъ прожилъ лто въ маленькомъ городк, въ огромной свтлой комнат съ большимъ окномъ, нижнія стекла котораго были замазаны известкой. И эта блая известка напоминала ему снгъ и ледъ. Онъ никакъ не могъ избавиться отъ пытки, которую испытывалъ при вид этихъ стеколъ. Онъ хотлъ принудить себя побдить свое отвращеніе; онъ провелъ нсколько мсяцевъ въ этой комнат и каждый день убждалъ самого себя въ томъ, что и снгъ и ледъ имютъ для многихъ свою прелесть, что зима и лто одинаково служатъ выраженіемъ одной и той же вчной идеи и посылаются Богомъ — но ничто не помогало, онъ не могъ притронуться къ своей работ, а ежедневная пытка только изнуряла его.

Потомъ онъ жилъ въ Париж. Когда городъ праздновалъ свои веселыя празднества, онъ любилъ бродить по бульварамъ и присматриваться ко всеобщему веселью. Это бывало посреди знойнаго лта, когда по вечерамъ было особенно душно, и надъ городомъ носился ароматъ цвтовъ, растущихъ въ паркахъ и садахъ. Вс улицы сверкали электрическими огнями, и смюхціяся, ликующія толпы народа, подобно волнамъ, колыхались и разбгались по нимъ, перекликаясь, громко распвая и осыпая другъ друга конфетти, и все казалось охваченнымъ весельемъ. Онъ обыкновенно выходилъ изъ дому съ самымъ искреннимъ намреніемъ смшаться съ толпой и веселиться вмст съ ней, но не проходило и получаса, какъ онъ уже бралъ извозчика и возвращался домой. Отчего? Почему? Потому, что передъ нимъ вновь возставало далекое воспоминаніе о зим, о холод, о снг: при электрическомъ свт передъ его глазами кружились и безшумно падали, точно хлопья снга, безчисленные лепестки конфетти, и все его веселье внезапно прекращалось.

И это продолжалось такъ изъ года въ годъ… Гд, въ какой стран находилась родина его души? Быть можетъ, въ стран южнаго солнца, на берегахъ Ганга, тамъ, гд цвтокъ лотоса никогда не вянетъ, не блекнетъ?..

Въ ночь выпалъ снгъ.

И онъ думалъ о томъ, какъ должны зябнуть птицы въ лсахъ и какъ должны страдать корни фіалокъ въ промерзлой земл, прежде чмъ замететь совсмъ. А чмъ будетъ теперь питаться заяцъ?

Онъ не можетъ больше выходить на улицу. Въ теченіи долгихъ холодныхъ мсяцевъ онъ не покинетъ своей комнаты и въ ея четырехъ стнахъ будетъ все ходить взадъ и впередъ или сидть на стул и думать, думать. Никто не былъ въ состояніи понять, до чего онъ страдалъ отъ подобнаго затворничества. Онъ былъ еще молодъ, могъ принимать участіе въ жизни, у него было достаточно силъ для этого, но вотъ, по внезапному капризу мороза, по случайной измнчивости погоды, онъ вдругъ оказывается вынужденнымъ сидть затворникомъ въ своей комнат и предаваться своимъ думамъ.

Вс его представленія, понятія, намренія мнялись удивительно быстро. Обыкновенно для него было настоящей пыткой отвчать на письма. Teперь же онъ поспшно подошелъ къ своему рабочему столу и принялся писать множество писемъ всевозможнымъ людямъ, — даже совсмъ чужимъ, которымъ и не долженъ былъ вовсе отвчать. И при этомъ у него было такое смутное чувство, какъ будто конецъ всего, всеобщая гибель уже приближается, и только ему, быть можетъ, удастся посредствомъ этихъ писемъ, разсылаемыхъ на югъ и на сверъ, сохранить еще на нкоторое время связь съ жизнью. И въ другихъ отношеніяхъ съ нимъ происходили странныя перемны: его душевная жизнь какъ-то совсмъ нарушалась и измнялась, онъ часто молчаливо плакалъ, сонъ его по ночамъ скоре походилъ на легкую дремоту, постоянно прерываемую самыми необычайными снами.