Сын цирка

Мартин Миллс вспомнил, как Игнатий собрал у богатых людей деньги и основал приют для падших женщин. Это в Риме святой заявил, что готов пожертвовать своей жизнью, дабы предотвратить грех хотя бы одной проститутки на одну лишь ночь.

– Спасибо, что привез меня сюда, – сказал миссионер таксисту, который с визгом тормозов остановился перед внушительным борделем евнухов-трансвеститов, выглядывавших из своих клетушек.

Бахадур полагал, что на сегодня проститутки-хиджры больше всех ненавидели Инспектора Дхара. Однако, к удивлению таксиста, Мартин Миллс бодро открыл заднюю дверь и вышел на Фолкленд-роуд с видом нетерпеливого предвкушения. Он вытащил из багажника свой тяжелый чемодан, и когда таксист швырнул под ноги миссионеру деньги за проезд и плюнул на них – оплата была сделана вперед, еще в аэропорту, – Мартин собрал влажные бумажки и снова протянул их Бахадуру.

– Нет-нет – это вам за работу. Я там, где и должен быть, – сказал миссионер.

Воры-карманники и уличные проститутки со своими сутенерами стали медленно окружать схоласта, но Бахадур хотел, чтобы хиджры убедились, что видят своего врага, и поэтому рванулся навстречу собирающейся толпе.

– Это Дхар, Инспектор Дхар! Дхар! Дхар! – крикнул таксист.

Но это было совершенно ненужным, ибо слух, что на Фолкленд-роуд появился Дхар, уже опередил крики таксиста. Мартин Миллс довольно легко прошел сквозь толпу; он хотел обратиться именно к этим опустившимся женщинам в клетушках. (Ему, конечно, и в голову не могло прийти, что на самом деле это не женщины.)

– Пожалуйста, позвольте мне поговорить с вами, – обратился миссионер к трансвеститу в клетушке. Большинство хиджр были поначалу слишком ошеломлены, чтобы нападать на ненавистного актера. – Конечно, вы должны знать о заболеваниях, которые распространены в нынешнее время, и о том, что вы подвергаете себя смертельной опасности! Но я говорю вам: если вы желаете спастись, то все, что требуется, – это всего лишь такое желание.

Два карманника и несколько сутенеров дрались за деньги, которые Мартин пытался отдать таксисту. Бахадур уже упал на колени под ударами, и несколько проституток продолжали пинать его. Но Мартин Миллс не видел того, что происходило за его спиной. Перед ним были женщины в клетушках, и только к ним он и обращался.

– Церковь Святого Игнатия, – сказал он. – В Мазагаоне. Вы должны ее знать. Меня всегда можно там найти. Вам нужно только прийти туда.

Было бы интересно представить себе, как отец Джулиан и отец Сесил отреагировали бы на столь щедрое приглашение, – наверняка празднование 125-летия прихода получилось бы более красочным благодаря присутствию нескольких проституирующих евнухов-трансвеститов, явившихся ради спасения души. К сожалению, отца настоятеля и старшего священника не было рядом, чтобы засвидетельствовать необычайное предложение Мартина Миллса. Неужто Мартин полагал, что если проститутки приедут в Святой Игнатий в дни школьных занятий, то ученикам будет полезно увидеть покаяние этих падших женщин?

– Если вы испытываете хотя бы малейшее чувство вины, вы должны принять это как знак того, что можете быть спасены, – говорил им схоласт.

Первый удар он получил не от хиджры, а от одной из уличных проституток, – вероятно, она посчитала, что он ее проигнорировал. Она толкнула Мартина в поясницу, и он упал вперед на одно колено; затем сутенеры и карманники потащили его чемодан – в этот момент и вмешались хиджры. В конце концов, Дхар обращался именно к ним; они не желали, чтобы кто-то покушался на их территорию или на их жажду мести – во всяком случае, не этот уличный сброд. Проститутки-трансвеститы легко разогнали уличных проституток и их сутенеров, да и карманникам не удалось скрыться с тяжелым чемоданом, который хиджры сами открыли.

Они не тронули ни помятый черный костюм, ни черные рубашки, ни даже белые воротнички клирика – это не в их стиле, – но гавайские рубашки им приглянулись и тут же были изъяты. Один из трансвеститов стянул, стараясь не порвать, рубашку с Мартина, и, когда миссионер остался голым по пояс, кто-то из хиджр обнаружил плеть с хвостами, которой трудно было не воспользоваться. От первого жалящего удара плетеных хвостов Мартин лег на живот, а затем свернулся калачиком. Он не стал закрывать лицо, поскольку ему было гораздо важнее сложить руки в молитве; так он утвердился в абсолютной убежденности, что даже подобные побои приводят, как сказано, к ad majorem Dei gloriam («к вящей славе Всевышнего»).