Читаем Сын цирка полностью

Джунагадх! Потребуется день, чтобы добраться туда, и еще один день, чтобы вернуться. Надо будет лететь в Раджкот, а затем выдержать двух– или трехчасовую поездку до маленького города на машине; водитель из цирка встретит их самолет – без сомнения, лихач-шалопай. Но добираться поездом будет еще хуже. Фаррух знал, что Джулии очень не нравилось, когда он не ночует дома, а в Джунагадхе небось негде будет остановиться, кроме как в муниципальной гостинице, возможно со вшами, а уж с клопами – наверняка. Сорок восемь часов придется разговаривать с Мартином Миллсом, а на то, чтобы писать сценарий, не будет ни минуты. Кроме того, сценаристу пришло в голову, что реальный доктор Дарувалла является частью параллельно развивающейся истории.

<p>Бурлящие гормоны</p>

Когда доктор Дарувалла позвонил в колледж Святого Игнатия, чтобы предупредить нового миссионера о предстоящей поездке, то подумал, а не напророчил ли он чего-нибудь своим сценарием. Он уже назвал вымышленного мистера Мартина «прекрасным учителем в школе»; теперь же отец Сесил сообщал сценаристу, что Мартин Миллс с первых же уроков, которые он провел утром, моментально произвел на всех «прекрасное впечатление». Молодой Мартин, как его все еще называл отец Сесил, даже убедил отца настоятеля позволить мальчикам старших классов изучить Грэма Грина; Грэм Грин был одним из католических героев Мартина Миллса, хотя и не бесспорным.

– В конце концов, писатель довел до сведения большинства католические проблемы, – сказал отец Сесил.

Фаррух, считавший себя давним поклонником Грэма Грина, спросил с недоверием:

– Католические проблемы?

– Например, самоубийство как смертный грех, – ответил отец Сесил. (По-видимому, отец Джулиан разрешил Мартину Миллсу изучить «Суть дела» в старших классах.)

Доктор Дарувалла слегка приободрился; в долгой поездке в Джунагадх и обратно доктору, возможно, удастся склонить миссионера к разговору о Грэме Грине. Интересно, кто еще в любимых героях у этого фанатика? – подумал доктор.

Фаррух давно ни с кем не дискутировал по поводу Грэма Грина. Джулия и ее литературные друзья выбирали для обсуждения более современных авторов. Они считали Фарруха старомодным, поскольку он любил перечитывать книги, которые полагал классикой. Доктор Дарувалла был подавлен начитанностью Мартина Миллса, но, возможно, доктор и схоласт найдут общую почву в романах Грэма Грина.

Доктор Дарувалла не мог знать, что тема самоубийства была для Мартина Миллса более интересна, чем писательское ремесло Грэма Грина. Для католика самоубийство было нарушением власти Господа над человеческой жизнью. В случае Арифа Комы, рассуждал Мартин, мусульманин не в полной мере был наделен своими правами; влюбленность в Веру, несомненно, означала потерю прав или же совершенно иной набор прав.

Отказ от похорон по церковному чину ужасал Мартина Миллса; однако Церковь не отказывалась от тех самоубийц, кто просто потерял рассудок или не знал, что убивает себя. Миссионер надеялся, что Господь будет судить о самоубийстве турка как о неосознанном акте. В конце концов, мать Мартина оттрахала ему мозги. Как после этого Ариф мог принять здравое решение?

Но, будучи не готовым к католической интерпретации своего любимого автора Мартином Миллсом, доктор Дарувалла пребывал также в неведении относительно нежелательного происшествия, которое потрясло колледж Святого Игнатия ближе к полудню, о чем отец Сесил бормотал теперь нечто бессвязное. Миссия подверглась вторжению нарушительницы закона; полиция была вынуждена применить насильственные действия в отношении буйной правонарушительницы, чье буйство отец Сесил приписал «бурлящим гормонам».

Фарруху так понравилось это выражение, что он его тут же записал.

– Это оказался трансвестит-проститутка, ни много ни мало, – прошептал в трубку отец Сесил.

– А почему вы говорите шепотом? – спросил доктор Дарувалла.

– Отец настоятель еще не пришел в себя после случившегося, – доверительно продолжал отец Сесил. – Можете себе представить? Хиджра пришел сюда во время школьных занятий!

Доктор Дарувалла не без улыбки представил себе это зрелище.

– Возможно, он – или она – захотел поднабраться знаний, – сказал он отцу Сесилу.

– Оно заявило, что его пригласили, – пробормотал отец Сесил.

Оно? – воскликнул Фаррух.

– Ну, все равно, он или она, не важно кто, но оно оказалось большим и сильным. Неистовая проститутка, псих, переодевшийся в женское платье! – шептал отец Сесил. – Они ведь принимают гормоны, так?

– Только не хиджры, – ответил доктор Дарувалла. – Они не принимают эстрогены. Им удаляют яйца и пенис – одним ударом ножа. Рану прижигают кипящим маслом. Она отчасти напоминает вагину.

– О боже! Не надо об этом! – сказал отец Сесил.

– Иногда, но не всегда, они имплантируют себе груди, – просвещал доктор священника.

– Этому имплантировали железо! – взволнованно сказал отец Сесил. – А молодой Мартин в это время вел урок. Отец настоятель, я и бедный брат Габриэль были вынуждены иметь дело с этим существом, пока не приехала полиция.

– Вот так история… – заметил Фаррух.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги