Читаем Сын цирка полностью

Ему приснилась призрачно-белая статуя королевы Виктории, напоминавшая ту, что убрали с вокзала Виктория Терминус, но во сне статуя левитировала; королева Виктория парила в воздухе – в футе от пола любимого огненного храма мистера Сетны, и все правоверные парсы бежали к выходу. Если бы не этот кощунственный киноплакат, полагал мистер Сетна, у него никогда не было бы такого кощунственного сна. Он тут же проснулся и надел шапочку для молитвы, но шапочка сползла с головы, когда ему приснился еще один сон. Он ехал в храмовом катафалке парсов к Башням Молчания и, хотя он был уже мертв, чувствовал запах, сопровождавший, согласно обряду, его собственное мертвое тело, – запах горящего сандалового дерева. Внезапно его поразила трупная вонь, исходящая от клювов и когтей стервятников, и он снова проснулся. Его молитвенная шапочка лежала на полу, и он принял ее за застывшего в ожидании горбатого ворона. В расстроенных чувствах он попытался прогнать воображаемого ворона.

Лишь разок посмотрев на мистера Сетну и увидев его ненавидящий взгляд, доктор Дарувалла подумал: а не назревает ли еще один инцидент с обливанием клиента горячим чаем? Однако мистер Сетна прочел во взгляде доктора иное – что его подзывают.

– Может быть, подать аперитив перед ланчем? – спросил стюард пребывающую в неловкости четверку своих клиентов. Поскольку слово «аперитив» редко употреблялось в штате Айова, а также Нэнси никогда не слышала его от Дитера, не было этого слова и в общении с Виджаем Пателом, – она ничего не ответила мистеру Сетне, смотревшему прямо на нее. (Если это слово когда-нибудь и попадалось Нэнси в одном из прочитанных ею американских романов, она едва ли знала, как правильно его произносить, и полагала, что его смысл не так уж важен для самого содержания романа.) – Не изволит ли леди что-нибудь выпить перед ланчем? – спросил мистер Сетна, все еще глядя на Нэнси.

Никто за столом не расслышал ее ответа, однако пожилой стюард различил в ее шепоте название напитка – колы «Тамс Ап». Заместитель комиссара заказал апельсиновый напиток «Голд Спот», доктор Дарувалла попросил пиво «Лондон Дайет», а Дхар захотел «Кингфишер».

– Просто прелестно! – пошутил доктор Дарувалла. – Два трезвенника и два любителя пива!

Шутка свинцовым ядром придавила стол, что заставило доктора завести продолжительную речь на тему истории меню для ланча.

Сегодня в клубе «Дакворт» был день китайской кухни, кулинарная тоска недели. В былые времена, когда шеф-поваром здесь был китаец, китайский день становился праздником для эпикурейцев. Но китайский шеф-повар покинул клуб, чтобы открыть собственный ресторан, и нынешние повара не могли соперничать с китайцем; однако в данный день они пытались состряпать что-то похожее.

– Вероятно, безопаснее всего придерживаться чего-нибудь вегетарианского, – порекомендовал Фаррух.

– Когда вы увидели трупы, – внезапно начала Нэнси, – полагаю, у них был неважный вид.

– Да, боюсь, что крабы нашли их, – ответил доктор Дарувалла.

– Но думаю, рисунок все еще сохранялся, иначе бы вы не запомнили его, – сказала Нэнси.

– Да, наверняка это были несмываемые чернила, – сказал доктор Дарувалла.

– Это была ручка для маркировки белья – перо дхоби, работника прачечной, – сказала ему Нэнси, хотя, похоже, она смотрела на Дхара. Кто знал, куда она смотрит в своих солнцезащитных очках? – Знаете, я лишь похоронила их, – продолжала Нэнси. – Я не видела, как их убивали, но я слышала. Я слышала удары лопатой, – добавила она.

Дхар продолжал смотреть на нее, но почти без усмешки. Нэнси сняла солнцезащитные очки и положила их в сумочку. Что-то увиденное в сумочке заставило ее замолчать; на несколько секунд она прикусила нижнюю губу, а затем вынула из сумочки половину серебряной шариковой ручки, которую носила с собой всюду, куда бы ни шла, вот уже двадцать лет.

– Он украл колпачок от этой ручки – то есть он или она, – сказала Нэнси.

Она протянула авторучку Дхару, который прочел полнадписи:

– «Сделано в» где? – спросил ее Дхар.

– В Индии, – сказала Нэнси. – Должно быть, Рахул украл.

– Кому нужен колпачок от авторучки? – спросил Фаррух детектива Патела.

– Только не писателю, – ответил Дхар и передал авторучку доктору Дарувалле.

– Это настоящее серебро, – заметил доктор.

– Его нужно чистить, – сказала Нэнси.

Заместитель комиссара смотрел в сторону – он знал, что его жена лишь на прошлой неделе отполировала авторучку. Доктор Дарувалла не увидел никаких признаков того, что серебро тускнело или чернело, – авторучка блестела, как и надпись на ней. Когда он вернул ручку, Нэнси не стала класть ее в сумочку, а положила рядом с ножом и ложкой – она блестела ярче этих столовых приборов.

– Я использую для чистки надписи старую зубную щетку, – сказала Нэнси. Даже Дхар стал смотреть в сторону; то, что он отвел глаза, придавало ей уверенности. – А когда-нибудь в реальной жизни, – сказала Нэнси актеру, – вы получали взятку? – Наконец она увидела на его губах усмешку, которой и ожидала.

– Нет, никогда, – сказал ей Дхар.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги