Читаем Сын цирка полностью

– Абсолютно ясно, сэр, – сказал мистер Сетна. – Она говорила, что ее муж мочится на цветы и что однажды вечером он попытается нырнуть в пустой бассейн, – забормотал мистер Сетна. – Она говорила, что он в маразме, а еще пьяница.

– Этим вы можете поделиться позже, – сказал детектив Пател. – У меня к вам только три вопроса. После чего мне бы хотелось, чтобы вы удалились подальше от этого стола, так чтобы больше ни слова не было вам слышно.

– Да, сэр, – сказал мистер Сетна.

– В то утро, когда был убит мистер Лал… Я имею в виду не ланч, поскольку мне уже известно, что она была в клубе на ланче. Но в то утро перед ланчем… вы видели здесь миссис Догар? Это первый вопрос, – сказал заместитель комиссара.

– Да, она была здесь во время завтрака – очень рано, – сообщил детективу мистер Сетна. – Она любит гулять по полю для гольфа – еще до прихода игроков. Затем ест немножко фруктов – перед своим фитнесом.

– Второй вопрос, – сказал Пател. – Между завтраком и ланчем она меняла одежду?

– Да, сэр, – ответил старый стюард. – За завтраком на ней было платье, довольно мятое, а за ланчем на ней было сари.

– Третий вопрос, – сказал заместитель комиссара. Он вручил стюарду свою визитную карточку с номерами телефона управления полиции и домашнего телефона. – У нее были мокрые туфли? Я имею в виду, во время завтрака.

– Я не заметил, – признал мистер Сетна.

– Попробуйте удвоить вашу наблюдательность, – сказал детектив Пател старому стюарду. – А теперь – подальше от этого стола. Вот что я имею в виду.

– Да, сэр, – сказал мистер Сетна, сделав то, что у него лучше всего получалось, – уплыл прочь.

Пока продолжался торжественный ланч четверых, старый, все вынюхивающий стюард больше ни разу не приблизился к Дамскому саду. Однако даже со значительного расстояния мистер Сетна мог констатировать, что женщина с венчиком волосков вокруг пупка ела очень мало, а ее муж-грубиян, кроме своего блюда, доел то, что осталось у жены. Мистер Сетна подумал, что в приличном клубе не принято есть из чужих тарелок. Он пошел в мужской туалет и увидел всего себя в зеркале. Оказалось, что он дрожит. Он взял одной рукой серебряный поднос и ударил им по основанию ладони другой руки, но раздавшийся приглушенный звук не принес ему удовлетворения. Старый стюард решил, что он ненавидит полицейских.

<p>Фаррух вспоминает о вороне</p>

В Дамском саду предполуденные лучи солнца скользили уже над беседкой и больше не касались головы сидящих за столиками; теперь солнечный свет лишь кое-где проникал сквозь шатер цветов. Рваный световой узор покрывал скатерть, и доктор Дарувалла наблюдал за крошечным бриллиантом солнца, отражавшегося на кончике шариковой ручки. Сверкающая точка света вонзалась в глаза доктору каждый раз, когда он клевал свое сыроватое жаркое; разваренные бесцветные овощи напоминали ему о муссоне.

В это время Дамский сад будет усыпан лепестками бугенвиллей, и тощие как скелет ветви все еще будут цепляться за беседку, а сквозь них – лишь бурое небо и струи дождя. Всю плетеную и ротанговую мебель свалят в бальном зале, поскольку в сезон муссонов нет балов. Гольфисты будут сидеть в баре клуба, с тоской поглядывая сквозь заштрихованные дождем окна на мокрые подъездные пути. Через поле для гольфа полетят оборванные листья мертвого сада.

Еда в «китайский день» всегда угнетала Фарруха, однако подмигивающий луч солнца, отражавшийся в кончике серебряной шариковой ручки, почему-то привлекал и удерживал его внимание. В памяти что-то мелькало. Что именно? Этот отраженный свет, какой-то посверк… он был таким маленьким и одиноким, однако абсолютно явственным, как дальний свет другого самолета, когда ты летишь сквозь тьму ночи над Аравийским морем.

Фаррух пристально разглядывал обеденный зал и открытую веранду, через которую пролетала гадящая ворона, затем перевел взгляд на потолочный вентилятор, на который ворона садилась. Доктор продолжал смотреть на вентилятор, как будто в ожидании, что тот остановится или сам механизм за что-то зацепится – за что-то блестящее, что гадящая ворона держала в клюве. Что бы это ни было, но оно было слишком большим, чтобы ворона могла это проглотить, подумал доктор Дарувалла. Дикая догадка осенила его.

– Я знаю, что это было, – громко сказал доктор. Разговоры смолкли – все просто смотрели, как он встал из-за стола в Дамском саду и вошел в обеденный зал, где остановился прямо под вентилятором. Затем он взял свободный стул возле ближайшего стола, но, когда встал на него, роста ему не хватило, чтобы дотянуться до лопастей вентилятора. – Выключите вентилятор! – крикнул доктор Дарувалла мистеру Сетне, которому было не привыкать к эксцентричному поведению доктора, напоминавшего в этом своего отца.

Старый стюард отключил вентилятор. Почти все в обеденном зале перестали есть.

Дхар и детектив Пател тоже поднялись из-за стола и подошли к Фарруху, но доктор отмахнулся от них.

– Вы не достанете. Тут высокий рост нужен, – сказал он им. – Только она достанет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги