Читаем Сын цирка полностью

Она говорила на хинди. У Фарруха создалось впечатление, что, когда он был наедине с Мадху или с Ганешем, они старались говорить с ним по-английски, – теперь же, оказавшись вместе, дети перешли на хинди и маратхи. На хинди доктор мог кое-как объясниться, но отнюдь не на маратхи.

– Важно, чтобы вы вели себя как брат и сестра, – напомнил им Фаррух, но мальчик-калека было настроен так же мрачно, как и Мадху.

– Если бы она была моей сестрой, я бы избил ее, – сказал Ганеш.

– С такой ногой вряд ли, – сказала Мадху.

– Постойте, постойте, – сказал доктор Дарувалла; он решил говорить по-английски, потому что был почти уверен, что и Мадху, и Ганеш понимают его и что английский язык придает ему больший авторитет. – Это ваш счастливый день, – сказал он им.

– Какой счастливый день? – спросила Мадху доктора.

– Это ничего не значит, – сказал Ганеш.

– Это просто такое выражение, – признал доктор Дарувалла, – но оно на самом деле имеет значение. Оно означает, что сегодня вам улыбнулась удача – вы покидаете Бомбей и отправляетесь в цирк.

– То есть ты имеешь в виду, что это мы счастливы, а не день, – ответил колченогий мальчик.

– Слишком рано говорить, что мы счастливы, – сказала девочка-проститутка.

С таким настроем они и прибыли в Святой Игнатий, где их ждал упертый миссионер. Исполненный безграничного энтузиазма, Мартин Миллс устроился на заднем сиденье «амбассадора».

– Сегодня у вас счастливый день! – объявил фанатик детям.

– Это мы уже проехали, – сказал доктор Дарувалла.

Было только семь тридцать субботнего утра.

Необычные посетители отеля «Тадж»

Было восемь тридцать утра, когда они прибыли в терминал для внутренних рейсов в Санта-Крус, где им сказали, что их рейс в Раджкот задерживается до конца дня.

– Вот вам и Индийские авиалинии! – воскликнул доктор Дарувалла.

– По крайней мере, они признавать это, – сказал Вайнод.

Доктор Дарувалла решил, что они могут переждать где-нибудь с бо́льшим удобством, чем в терминале Санта-Крус. Но прежде чем Фаррух отвел всех обратно к такси карлика, Мартин Миллс отлучился, чтобы купить утреннюю газету. На обратном пути в Бомбей, в час пик, миссионер угостил их фрагментами материалов из «Таймс оф Индиа». В «Тадж» они прибудут в десять тридцать. (Это доктор Дарувалла принял такое эксцентричное решение, что они будут дожидаться своего рейса в Раджкот в холле отеля «Тадж-Махал».)

– Только послушайте, – начал Мартин. – «Два брата зарезаны… Полиция арестовала одного из нападавших, а двое других подозреваемых торопливо смываются на скутере». Неожиданное использование настоящего времени, не говоря уже о слове «торопливо», – заметил учитель английского языка. – Не говоря уже о «смываются».

– «Смываться» – очень популярное здесь слово, – объяснил Фаррух.

– Это полиция иногда смывается, – сказал Ганеш.

– Что он сказал? – спросил миссионер.

– Часто, когда случается преступление, полиция просто смывается, – ответил Фаррух. – Им стыдно, что они не могут предотвратить преступление или что не могут поймать преступника, вот и смываются.

Но доктор Дарувалла считал, что такая модель поведения неприменима к детективу Пателу. По словам Джона Д., заместитель комиссара намеревался провести день в номере актера в отеле «Оберой», репетируя варианты сближения с Рахулом. Фарруха больно задело то, что его не пригласили принять участие в этом действе и что не отложили эту репетицию до возвращения сценариста из цирка; в конце концов, можно было бы придумать и составить диалог действующих лиц, и хотя повседневная работа доктора не предполагала сочинение диалогов, этому, по крайней мере, был посвящен другой род его занятий.

– Позвольте мне быть уверенным, что я понимаю, о чем речь, – сказал Мартин Миллс. – То есть иногда в случае преступления и преступник, и полиция смываются.

– Именно так, – ответил доктор Дарувалла.

Он не осознавал, что позаимствовал это выражение у детектива Патела. Сценариста распирала гордость; умница, подумал он про себя, поскольку уже написал о подобном неуважительном отношении к «Таймс оф Индиа» в своем сценарии. (Вымышленный мистер Мартин всегда читает вслух вымышленным детям какие-то газетные глупости.)

Жизнь подражает искусству, подумал Фаррух, когда Мартин Миллс объявил:

– Вот на редкость откровенное мнение. – Это Мартин нашел раздел «Мнения» в газете «Таймс оф Индиа», где прочел одно из писем. – Только послушайте, – сказал миссионер. – «Мы должны изменить нашу культуру. Ее надо прививать еще с начальной школы, обучая мальчиков не пи́сать на улице».

– Другими словами, дрючь их смолоду, – сказал доктор Дарувалла.

Затем Ганеш что-то сказал, что заставило Мадху засмеяться.

– Что он сказал? – спросил Мартин Фарруха.

– Он сказал, что улица – самое лучшее место, чтобы попи́сать, – ответил доктор Дарувалла.

Мадху в свой черед сказала что-то, что Ганеш явно одобрил.

– Что она сказала? – спросил миссионер.

– Она сказала, что предпочитает пи́сать в припаркованных автомобилях, особенно ночью, – сказал ему доктор.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги