Сын цирка

Доктор бросил последний взгляд на лица детей, когда отъезжало такси. В тот момент они выглядели испуганными. Чего они боялись? Нельзя сказать, что они боялись остаться с карликом; Вайнода они не боялись. Нет, на их лицах Фаррух увидел выражение большей тревоги: им казалось, что цирк, куда их должны были привезти, – это всего лишь мечта и что на самом деле они никогда не выберутся из Бомбея.

«Побег из Махараштры» – внезапно осенило его, это гораздо лучшее название для фильма, чем «Рулетка с лимузинами». Но может, и нет, подумал Фаррух.

– Я очень люблю библиофилов, – говорил Мартин Миллс, когда они поднимались по лестнице.

Впервые доктор Дарувалла осознал, насколько громко говорит схоласт; фанатик был слишком громок для библиотеки.

– Здесь более восьмисот тысяч томов, – прошептал Фаррух. – Включая десять тысяч манускриптов![95]

– Я рад, что мы сейчас одни, – сказал миссионер голосом, от которого задребезжало кованое железо крытой галереи[96].

– Тишше! – прошипел доктор.

Мраморные статуи хмуро глянули на них; восемьдесят или девяносто сотрудников библиотеки уже давно приняли нахмуренный вид статуй, и доктор Дарувалла уже предвидел, что фанатик с зычным голосом вскоре получит замечание от одного из обутых в тапочки ворчунов, пробирающихся сквозь затхлые закоулки Библиотеки Азиатского общества. Чтобы избежать конфронтации, доктор направил схоласта в читальный зал, где было пусто.

Потолочный вентилятор задевал струну, с помощью которой его включали и выключали, и лишь незначительное теньканье струны о крылья вентилятора нарушало покой спертого воздуха. Пыльные книги прогибали резные полки из тика; пронумерованные картонные коробки с манускриптами покоились в книжных шкафах; широкие мягкие кресла, обтянутые кожей, окружали овальный стол, усыпанный карандашами и стопками писчей бумаги. Только одно из этих кресел было на колесиках; оно было наклонено, поскольку из четырех колесиков одно отсутствовало: это колесико, как пресс-папье, прижимало стопку бумаги.

Американский фанатик, как бы движимый врожденным убеждением своих сограждан (которое не может не вызывать раздражения), что им все по плечу, тут же взялся починить сломанное кресло. В помещении было еще с полдюжины других кресел, в которых могли бы сидеть доктор и миссионер, и доктор Дарувалла подозревал, что кресло, утратившее одно колесико, вероятно, поддерживало свое никем не тревожимое нетрудоспособное состояние последние лет десять или двадцать; возможно, креслу был нанесен небольшой урон еще в день объявления независимости – более сорока лет назад! Но вот явился дурак, решивший починить его. Есть ли в городе хоть одно местечко, куда можно взять с собой этого идиота? – спросил себя Фаррух. Прежде чем доктор смог остановить ревнителя веры, Мартин Миллс с грохотом водрузил кресло на овальный стол.

– Пожалуйста, вы должны рассказать мне, – сказал миссионер. – Мне страшно хочется услышать историю вашего обращения. Разумеется, отец настоятель говорил мне об этом.

Это само собой, подумал доктор Дарувалла. Отец Джулиан, без сомнения, выставил новообращенного доктора в самом неприглядном свете – как обманутого и заблудшего. И вдруг, неожиданно для Фарруха, миссионер вытащил нож! Это был один из тех швейцарских армейских ножей, которые так любил Дхар, – своего рода набор самых необходимых в быту инструментов. Чем-то похожим на дырокол для кожи иезуит сверлил дыру в ножке кресла. На стол падали крошки гнилой древесины.

– Ему просто нужно новое отверстие с резьбой, – объяснил Мартин. – Не могу поверить, чтобы никто не знал, как это исправить.

– Я полагаю, что люди просто садились в другие кресла, – сказал доктор Дарувалла.

В то время как схоласт боролся с ножкой стула, этот гадкий инструментик на ноже внезапно с щелчком закрылся, аккуратно срезав кончик указательного пальца Мартина. Иезуитская кровь щедро пролилась на стопку писчей бумаги.

– Ну вот, вы порезались… – начал доктор Дарувалла.

– Ерунда, – сказал фанатик, но было видно, что кресло начинает злить божьего человека. – Я хочу услышать вашу историю. Пожалуйста. Я знаю ее начало… вы в Гоа, не так ли? Вы только что посетили святые мощи нашего Франциска Ксаверия… то, что осталось от него. И вы засыпаете, думая о той паломнице, которая откусила большой палец на ноге святого Франциска.

– Я пошел спать, вообще ни о чем не думая! – повысив голос, возразил Фаррух.

– Тссс! Это библиотека, – напомнил миссионер доктору Дарувалле.

– Я знаю, что это библиотека! – слишком громко сказал доктор, в результате чего выяснилось, что они тут не одни.

Прежде незамеченный, из-за груды рукописей появился старик, который спал в углу в кресле; это было еще одно кресло на колесиках, и старик катился в их сторону. Недовольный наездник, вызволенный из глубин сна, в которые его погрузило собственное чтение, был одет в китель, как у Неру, серый (как и его руки) от газетной пыли.

– Тише! – сказал старый читатель и затем повернул в свой угол.

– Может, нам поискать другое место, чтобы обсудить мое обращение? – шепнул Фаррух Мартину Миллсу.