Сын цирка

Если бы ты сейчас была в самом Лондоне, тебя все равно было бы слышно здесь, подумал доктор Дарувалла. Он поковырял своего морского леща; Фаррух недоумевал, зачем он заказал это, – рыбу в клубе «Дакворт» непременно переваривали-пережаривали. Он завидовал Мартину Миллсу, глядя, как тот навалился на мясные кебабы. Мясо все время выпадало из лепешки; поскольку Мартин снял мясные котлетки с шампуров и попытался сделать бутерброд, к рукам миссионера прилип нарезанный лук. Темно-зеленый флажок листка мяты застрял между верхними передними зубами фанатика. Фаррух сказал:

– Вы могли бы заглянуть здесь в мужскую комнату, Мартин. Здесь гораздо удобнее, чем в аэропорту. – Таким образом он вежливо предлагал иезуиту взглянуть на себя в зеркало.

На протяжении всего ланча доктор Дарувалла то и дело посматривал на часы, хотя Вайнод неоднократно звонил в «Индийские авиалинии»; карлик предполагал, что отправление будет не раньше чем в конце дня. Торопиться было некуда. Доктор позвонил в свой офис лишь для того, чтобы узнать, что никаких сообщений не было. Ему был всего один звонок, и Ранджит сам грамотно разрешил вопрос. Мистер Гарг позвонил по поводу почтового адреса цирка «Большой Голубой Нил» в Джунагадхе; Ранджит сказал, что Гарг хочет отправить Мадху письмо. Странно, что мистер Гарг не попросил адрес у Вайнода или Дипы, поскольку доктор взял этот адрес у жены карлика. Еще более странным было то, что Гарг собирался написать Мадху письмо или хотя бы открытку, – ведь Мадху не умела читать. Разве Гарг не знал этого? Но доктор догадался, что мистер Гарг просто пребывал в эйфории, узнав, что Мадху не ВИЧ-инфицирована; возможно, этот мерзавец хотел послать бедному ребенку записку с благодарностью или просто пожелать ей удачи.

В общем, не было никакого иного способа заставить Мартина Миллса посетить мужскую комнату, кроме как сказать ему, что у него в передних зубах застрял листок мяты. Схоласт отвел детей в карточный зал; там он тщетно пытался научить их «сумасшедшим восьмеркам». Вскоре карты были покрыты кровью – указательный палец фанатика все еще кровоточил. Вместо того чтобы вытаскивать свои медицинские принадлежности из чемоданчика, оставленного в «амбассадоре», – к тому же доктор не положил туда даже такой просто вещи, как лейкопластырь, – Фаррух попросил мистера Сетну принести немного перевязочного материала. Старый стюард принес пластырь в карточный зал с выражением презрения и крайне церемониально; он предложил пластырь Мартину Миллсу на серебряном сервировочном подносе, который выставил перед собой на расстояние вытянутой руки. Доктор Дарувалла воспользовался случаем, чтобы сказать иезуиту:

– Вероятно, прежде чем я наложу повязку, вам следует сходить в мужскую комнату и промыть рану.

Но Мартин Миллс помыл и перевязал свой палец, так и не посмотрев ни в зеркало над раковиной, ни в зеркало в полный рост, – он удосужился только взглянуть издалека, и то лишь для того, чтобы оценить свою потерянную и найденную гавайскую рубашку. Миссионер упорно не замечал листика мяты в зубах. Тем не менее он заметил диспенсер для бумажного полотенца, рядом с ручкой для смыва писсуара, и также отметил, что возле каждого писсуара есть свой диспенсер. Использованные полотенца не полагалось бросать в писсуары – для этого в конце их ряда стояло серебряное ведро, похожее на ведерко со льдом, только безо льда.

Эта туалетная система показалась Мартину Миллсу чрезвычайно строгой и сверхгигиеничной, и он вдруг осознал, что еще никогда не вытирал свой пенис бумажным полотенцем. Создавалось впечатление, что в преддверии вытирания пениса, сделавшего свое дело, сам процесс мочеиспускания становится более важным и, конечно, более торжественным. По крайней мере, это то, на что и было нужно бумажное полотенце в представлении Мартина Миллса. Его лишь беспокоило, что больше никто из даквортианцев не мочился ни в один из писсуаров; посему он не мог быть абсолютно уверенным в назначении диспенсеров полотенец. Он собирался было завершить мочеиспускание как обычно, то есть не вытираясь, когда в мужскую комнату вошел недружелюбный старый стюард, предоставивший иезуиту пластырь. Под мышкой у него, упираясь в предплечье той же руки, торчал серебряный сервировочный поднос, как если бы мистер Сетна нес ружье.