Сын цирка

Но если старый Лоуджи намертво стоял против индуистов, он был столь же нетерпим и в высказываниях о мусульманах: «Каждый должен послать мусульманину на Рождество жареную свинью!» И его предписания для Римско-католической церкви были действительно ужасны. Он говорил, что всех до одного католиков следует изгнать из Гоа, а лучше публично казнить в память о гонениях и сожжениях на костре, которые они там сами устраивали. Он полагал, что надо запретить в Индии «отвратительно жестокое изображение Распятия» – имея в виду образ Христа на кресте, который он называл «разновидностью западной порнографии». Кроме того, он заявлял, что все протестанты – это скрытые кальвинисты и что Кальвин – это скрытый индуист! Под этим подразумевалось, что Лоуджи терпеть не мог ничего похожего на принятие человеком собственного убожества, не говоря уже о вере в Божественное предопределение, которое Лоуджи называл «христианской дхармой». Он любил цитировать Мартина Лютера, который сказал: «Что плохого в том, чтобы говорить откровенную ложь ради благих дел и ради процветания христианской Церкви?» Под этим Лоуджи подразумевал веру в свободную волю и в так называемые добрые дела, а вовсе не в «этого проклятого Бога».

А что касается заминированного автомобиля, в клубе «Дакворт» тогда поговаривали, что это был индо-мусульманско-христианский заговор, возможно первое такого рода совместное мероприятие, но младший доктор Дарувалла знал, что даже парсов, которые редко бывали жестокими, тоже нельзя было исключать из числа убийц. Хотя старый Лоуджи был парсом, он насмешничал и над истинными приверженцами зороастризма, равно как и над адептами всех прочих вер. Так или иначе, лишь мистер Сетна избежал его презрения, и только Лоуджи в глазах мистера Сетны заслуживал высокой оценки; он был единственным атеистом, который никогда не вызывал у ретивого стюарда неослабного презрения. Возможно, причиной тому был инцидент с горячим чаем, что связал их даже вопреки их религиозным различиям.

В конце концов, Лоуджи мог бы и не придираться к такому вот постулату дхармы: «Если вы родились в отхожем месте, то лучше в отхожем месте вам и умереть, чем стремиться к более возвышенным ароматам других мест! А теперь позвольте вас спросить: разве это не нонсенс? Даже нищие хотят стать лучше, не так ли?» Но Фаррух чувствовал, что его отец сошел с ума или же что, помимо своей ортопедической хирургии, старый горбун мало в чем смыслил. Можно себе представить, как часто нарушал спокойствие в клубе «Дакворт» старый Лоуджи, объявляя всем, включая даже официантов с плохой осанкой, что кастовые предрассудки – корень всех зол в Индии, пусть большинство даквортианцев и разделяли в душе эту точку зрения.

Больше всего Фарруха возмущало в отце то, что этот старый спорщик-атеист лишил своих детей не только религии, но и страны. Подорвав в них представление о том, что такое нация, из-за своей безудержной ненависти к национализму, доктор Лоуджи Дарувалла услал их подальше от Бомбея. Ради образования и воспитания он отправил свою единственную дочь в Лондон, а двух сыновей в Вену; затем он имел наглость разочароваться во всех троих, поскольку никто из них не выбрал для проживания Индию.

– Иммигранты навсегда остаются иммигрантами! – объявил Лоуджи Дарувалла.

Это было просто еще одно из его высказываний, но оно все еще жалило.

Интерлюдия на тему Австрии

Фаррух приехал в Австрию в июле 1947 года, чтобы подготовиться к бакалавриату в Университете Вены; таким образом, независимость Индии случилась без него. (Позже он говорил себе, что его просто не было дома во время этих событий; затем он стал считать, что никогда не был «у себя дома».) А какие это были времена для индийца в Индии! Вместо этого молодой Фаррух Дарувалла знакомился со своим любимым десертом Sachertorte mit Schlag[26] и наводил контакты с постояльцами «Пенсион Амерлинг» на Принц-Ойген-штрассе в советском секторе оккупации. В те дни Вена была разделена на четыре сектора. Американцы и англичане захапали лучшие жилые районы, а французы – кварталы торговых центров. Русские были реалистами: они засели в пригородных рабочих районах, где была сосредоточена вся промышленность, а также припали к центру города, поближе к посольствам и правительству.