Читаем Сын цирка полностью

Стоит ли удивляться тому, что его сын Фаррух чувствовал себя недостойным подобной мотивации? Он продолжил дело своего отца, но лишь как преемник; он будет и дальше платить дань уважения Индии, но навсегда останется там всего лишь гостем. Подчас путешествия и получение образования связаны с тем, что приходится от многого отказываться; младшему доктору Дарувалле обычно было присуще чувство интеллектуальной неполноценности. Возможно, Фаррух слишком упрощенно приписывал свою отчужденность лишь одному убеждению, которое парализовало его не меньше, чем обращение в христианство: что ему, дескать, совершенно не дано чувство оседлости, что он человек без страны, что нет в мире места, которое он бы назвал своим, за исключением цирка и клуба «Дакворт».

Но что можно сказать о человеке, который держит в основном в себе как свои нужды, так и навязчивые идеи? Когда человек делится тем, чего он боится, его страхи и желания трансформируются в рассказах и пересказах – друзья и семья по-своему переиначивают этот материал, – и вскоре от частого употребления так называемые страхи и желания почти перестают бередить душу. Но доктор Дарувалла держал все в себе. Даже его жена не знала, каково доктору в Бомбее, да и как она узнала бы, если он не говорил ей? Поскольку Джулия родилась и выросла в Вене, то, как ни мало доктор Дарувалла знал об Индии, он все равно знал больше, чем она. А «у себя дома» в Торонто Фаррух позволял Джулии быть авторитетом; там она была боссом. Доктору было нетрудно уступать жене, поскольку она считала, что в Бомбее он главней. А теперь, после стольких лет, это закончилось.

Разумеется, она знала о киносценариях – но только о том, что он их пишет, а не о том, что́ они для него значат. Фаррух был достаточно осторожен, чтобы не говорить о них Джулии всерьез. Над ними он вполне удачно подшучивал; в конце концов, для всех прочих они были шуткой, – Фарруху было нетрудно убедить жену, что фильмы об Инспекторе Дхаре – просто шутка. Гораздо важнее, что Джулия знала, как много значит для него Дхар (этот дорогой мальчик). Так имело ли значение, что она абсолютно ничего не знала о том, как он относится к своим сценариям? И все это, как глубоко сокрытое, представлялось доктору Дарувалле более важным, чем оно было на самом деле.

Что же касается неприкаянности Фарруха, то, несомненно, того же нельзя было сказать о его отце. Старый Лоуджи любил покритиковать Индию, и характер его критики часто отдавал легкомыслием. Коллеги-врачи упрекали его за слишком уж бесшабашные нападки на Индию; счастье для пациентов, говорили они, что при этом его хирургические операции были более осторожны и аккуратны, чем его слова. Но если Лоуджи выходил за рамки в отзывах о своей стране, по крайней мере, это была его собственная страна, думал Фаррух.

Один из основателей больницы для детей-инвалидов в Бомбее и председатель первой в Индии комиссии по проблемам детского паралича, старший Дарувалла публиковал лучшие в его дни монографии по полиомиелиту и различным заболеваниям костей. Прекрасный хирург, он усовершенствовал операции для коррекции таких деформаций, как косолапость, искривление позвоночника и кривошея. Превосходный знаток иностранных языков, он читал работы Литтла[19] на английском, Штромейера[20] на немецком, а Герена[21] и Бувье[22] на французском. Атеист до мозга костей, Лоуджи Дарувалла тем не менее убедил иезуитов основать клиники как в Бомбее, так и в Пуну для изучения и лечения сколиоза, полиомиелита и паралича вследствие родовых травм. В основном пожертвованиями мусульман он оплачивал в больнице для детей-инвалидов визиты рентгенолога; богатые индусы спонсировали инициированные им научно-исследовательские и лечебные программы по артриту. Лоуджи даже написал сочувственное письмо президенту США Франклину Д. Рузвельту, прихожанину епископальной церкви, в котором упомянул индийцев, страдающих от такого же недуга, что и президент; он получил вежливый ответ и персональный чек.

Лоуджи сделал себе имя на недолгой истории движения под названием «Медицина катастроф», особенно во время демонстраций, предшествовавших независимости, и во время кровавых беспорядков до и после отделения Индии от Британии. По сей день волонтеры из «Медицины катастроф» пытаются возродить движение, цитируя получившую широкое распространение рекомендацию доктора: «Перед тем как заняться переломами или ранами, в первую очередь обращайте внимание на утраченные конечности и крайне тяжелые травмы. Лучше всего, чтобы травмами головы занимались специалисты, если таковые имеются». Он имел в виду, конечно, «если имеются специалисты» – так как травмы головы имелись всегда. (Конфиденциально он называл это несостоявшееся движение «Медициной бунта» – то, в чем, по словам старого Лоуджи, Индия будет всегда нуждаться.)

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги