Сын цирка

– Я расскажу вам о Гордоне, – сказал Дэнни. – Это была идея Гордона – расширить роль гуру – заклинателя змей, его идея – сделать ашрам со змеями воплощением зла. Я расскажу вам о Гордоне, – продолжал Дэнни Миллс, поскольку ни Лоуджи, ни Фаррух его не прерывали. – Гордон никогда не встречался с гуру, со змеями или без змей. Гордон никогда не видел ашрам, даже в Калифорнии.

– Можно легко устроить встречу с гуру, – сказал Лоуджи. – Можно легко посетить ашрам.

– Уверен, вы знаете, как Гордон отозвался бы об этой идее, – сказал пьяный сценарист Дэнни Миллс, посмотрев на Фарруха.

Фаррух попытался максимально точно передразнить Гордона Хэтэвея.

– Я делаю гребаный фильм, – сказал Фаррух. – Разве у меня есть время, чтобы встретиться с гребаным гуру или пойти в гребаный ашрам, когда я в середине съемок гребаного фильма?

– Умный мальчик, – сказал Дэнни Миллс. И добавил доверительно в сторону старого Лоуджи: – Ваш сын разбирается в кинобизнесе.

Хотя Дэнни Миллс казался конченым человеком, трудно было не любить его, подумал Фаррух. Потом посмотрел на свое пиво и увидел в нем два ярких фиолетовых комочка из ушей Гордона Хэтэвея. Как они оказались в моем пиве? – спросил себя Фаррух. Ему пришлось использовать десертную ложку, чтобы извлечь их, роняющих капли, из своего бокала с пивом. Он положил мокрые ватные серьги Гордона Хэтэвея на чайное блюдце, размышляя над тем, как долго они пребывали в его пиве и сколько пива он выпил за то время, пока ушные комочки Гордона Хэтэвея впитывали в себя пиво на дне стакана. Между тем Дэнни Миллс трясся от смеха так, что был не в силах произнести ни слова. Лоуджи понимал, о чем думает его критически настроенный сын.

– Не возмущайся, Фаррух! – сказал ему отец. – Конечно, это была чистая случайность.

От этих слов Дэнни Миллс захохотал еще громче, отчего мистер Сетна подошел к столу и с неодобрением уставился на чайное блюдце, где лежали пропитанные пивом, все еще фиолетовые ватные комочки. Оставшееся в бокале пиво Фарруха тоже было фиолетовым. Какое счастье, подумал мистер Сетна, что миссис Дарувалла уже уехала домой.

Фаррух помог отцу устроить Дэнни Миллса на заднем сиденье автомобиля. Прежде чем они окажутся на дороге, ведущей от клуба «Дакворт», или, по крайней мере, к тому времени, как они покинут район Махалакшми, Дэнни будет уже крепко спать. В это время сценарист всегда спал, если не вернулся домой раньше; когда они выгрузили его в «Тадже», отец Фарруха дал одному из высоких швейцаров-сикхов несколько монет, чтобы тот транспортировал Дэнни в номер на багажной тележке.

В эту ночь – Фаррух рядом с креслом водителя, его отец за рулем, а Дэнни Миллс спит на заднем сиденье – уже в районе Тардео старый Дарувалла сказал:

– С твоей стороны было бы разумней сменить выражение лица и не показывать столь очевидную неприязнь к этим людям. Я знаю, ты думаешь, что ты такой тонкий и глубокий, а они такие паразиты, не сто́ящие даже твоего презрения, но я тебе скажу, что это очень глупо – так откровенно выражать свои чувства на лице.

Фаррух запомнит это, потому что упрек вонзится ему в самое сердце, – тогда же он молча сидел, кипя от гнева на отца, который был отнюдь не так глуп, как казалось его юному сыну. Фаррух запомнит это также и потому, что они будут проезжать именно то место в Тардео, где спустя двадцать лет машина с его отцом взлетит на воздух.

– Ты должен слушать этих людей, Фаррух, – говорил ему отец. – Пусть у них не такие моральные устои, как у тебя, это не значит, что у них нечему научиться.

Фаррух запомнит также и его иронию. Хотя это была идея его отца, Фаррух действительно станет тем, кто чему-то научится у этих жалких иностранцев; он будет тем, кто воспримет совет Дэнни.

Но научился ли он чему-нибудь полезному?

Теперь Фарруху было не девятнадцать, а пятьдесят девять. Сумерки уже давно опустились, а доктор все еще сидел в Дамском саду, откинувшись на спинку стула. Как правило, выражение лица младшего доктора Даруваллы ассоциировалось с неудачей; хотя он сохранял абсолютный контроль над киносценариями о своем Инспекторе Дхаре – Фарруху всегда предоставляли «окончательно утвержденный сценарий», – какое это имело значение? Все, что он написал, было дерьмом. Ирония заключалась в том, что он весьма успешно писал для фильмов, которые были не лучше, чем «Однажды мы поедем в Индию, дорогая».

Интересно, мечтали ли другие сценаристы, писавшие такое же дерьмо, как он, о «качественной» ленте? – задавался вопросом доктор Дарувалла. В случае Фарруха его «качественный» сценарий начинался с того, что дальше первой сцены он не мог продвинуться ни на шаг.

На первых кадрах возникал вокзал Виктория, железнодорожная станция в стиле готики, со своими витражами, фризами, летящими контрфорсами, с изысканным куполом и бдительными горгульями, – по мнению Фарруха, это было сердце Бомбея. Внутри станции стоял гул от полумиллиона жителей пригородов и постоянно прибывающих мигрантов; эти последние везли с собой все, начиная от своих детей и кончая цыплятами.