Сын цирка

Тот случай грозил приоткрыть завесу тайны вокруг Веры и ее будущего младенца; но едва доктор Тата оказался на дороге, как Промила и ее малоприятный племянник тут же укатили, и доктор Тата заявил Лоуджи о своей уверенности, что сбил Промилу «со следа». Он сказал ей, что его вызвала Мехер. Мехер же оскорбилась из-за того, что теперь такая мерзкая женщина, как Промила Рай, может подумать, что у Мехер какие-то женские проблемы интимного характера. Раздражение Мехер утихло лишь некоторое время спустя после отбытия доктора Таты, и она решила спросить у Лоуджи и Фарруха, каким это образом престарелый доктор оказался в компании Промилы и Рахула. Лоуджи задумался, как если бы этот вопрос только что пришел ему в голову.

– Думаю, что она была на приеме у доктора в его офисе и он попросил ее подвезти его сюда, – ответил Фаррух матери.

– Эта женщина уже не в том возрасте, чтобы рожать, – с удовольствием подчеркнула Мехер. – Если она была на приеме у доктора, значит это что-то гинекологическое. Но в таком случае зачем ей было брать с собой племянника?

– Может, это ее племянник был на приеме у доктора, – сказал Лоуджи. – Возможно, там какая-то проблема с его безволосостью.

– Я знаю Промилу Рай, – сказала Мехер – Она и на секунду не поверит, что доктор Тата поехал осмотреть меня по вызову.

А потом, однажды вечером, после торжественного собрания в «Дакворте», где звучали нескончаемые речи, Промила Рай подошла к доктору Лоуджи Дарувалле и сказала ему:

– Мне все известно о белокуром ребеночке – я возьму его.

Старший доктор Дарувалла осторожно спросил:

– Какой ребеночек? – А затем добавил: – Абсолютно не уверен, что он будет блондином!

– Конечно блондином! – сказала Промила Рай. – Я в этом разбираюсь. По крайней мере, у него будет светлая кожа.

Лоуджи считал, что ребенок действительно может быть светлокожим; однако как Дэнни Миллс, так и Невилл Иден были брюнетами, и врач искренне сомневался, что ребенок будет столь же светловолосым, как Вероника Роуз.

Мехер в принципе была против того, чтобы Промила Рай стала приемной матерью. Прежде всего, Промиле было уже за пятьдесят – к тому же она была не только старой девой, но злой, отвергнутой женщиной.

– Она желчная, обиженная ведьма, – сказала Мехер. – Она была бы ужасной матерью!

– У нее должна быть дюжина слуг, – ответил Лоуджи, но Мехер обвинила его в том, что он забыл, как когда-то Промила Рай его оскорбила.

Как жительница района Малабар-Хилл, Промила возглавила кампанию протеста против Башен молчания. Этим она возмутила все сообщество парсов и даже старого Лоуджи. Промила заявляла, что эти стервятники бросают в сады жителей или на террасы их домов части человеческих тел. Промила Рай утверждала, что однажды у себя на балконе обнаружила кусок пальца, плававший в ванночке для птиц. Доктор Дарувалла написал Промиле сердитое письмо, в котором объяснил ей, что стервятники никогда не летают, держа в клювах пальцы рук или ног трупов; грифы употребляют все, что им положено, на земле, о чем знает каждый, кто хоть немного разбирается в стервятниках.

– А теперь ты прочишь Промилу в матери?! – воскликнула Мехер.

– Я вовсе не прочу ее в матери, – сказал старший Дарувалла, – однако не вижу никакой очереди из богатых матрон, мечтающих взять себе незаконнорожденного ребенка американской кинозвезды.

– Кроме того, не забывай, что Промила ненавидит мужчин, – сказала Мехер. – А что, если родится мальчик?

Лоуджи не решился сообщить Мехер о том, что́ Промила уже сказала ему. Промила Рай не только была уверена, что ребенок будет блондином, но и не сомневалась, что это будет девочка.

– Я в этом разбираюсь, – сказала ему Промила. – А ты всего лишь доктор по суставам, а не по детям!

Старший Дарувалла полагал, что Вероника Роуз и Промила Рай не обсуждали между собой эту сделку; он, напротив, делал все возможное, чтобы таких переговоров не было, – во всяком случае, женщины, похоже, не проявляли особого интереса друг к другу. Для Веры имело значение лишь то, что Промила богата, во всяком случае казалась таковой. А для Промилы прежде всего имело значение то, Вероника здорова. К лекарствам Промила относилась со страхом; она была уверена, что именно из-за лекарств повредился в уме ее жених, почему и отказался жениться на ней – причем дважды. В конце концов, если бы он не принимал таблетки и сохранял ясность ума, то почему бы ему не жениться на ней – хотя бы один раз?

Лоуджи мог заверить Промилу, что актриса не принимала таблеток. Когда Невилл и Дэнни уехали из Бомбея и Вере не надо было каждый день изображать из себя актрису, она отказалась от таблеток снотворного; и без них она все время спала.

Чуть ли не каждому было ясно, к чему все идет; только, увы, за исключением Лоуджи. Жена считала, что это преступление – рассчитывать на Промилу Рай как на приемную мать; если родится мальчик и хотя бы чуточку не блондин, она непременно откажется от ребенка. А затем Лоуджи услышал от старого доктора Таты худшую из новостей – а именно что Вероника не настоящая блондинка.