Сын тумана

– Друк будет у меня за спиной, я покажу, что делать, если станет нужно. Я буду у тебя за спиной, – тихо и обреченно шепнула она. – Поу силен, когда у него есть тот, кто дает тело. Сын старшего ветра очень сильный, очень легкий, лучшее тело. – Аше зло рассмеялась. – Змей и птица, да. Он высоко заполз, он думает: крылья получу! Но крылья чужие. Упадет – без боя будет побежден. Разобьется. Сгинет.

– Я не понимаю, – возмутился Кортэ. – Говори толком, что делать.

– Скажу. Одно скажу, о другом промолчу. Да.

Аше накрыла тканью себя и Кортэ, зашептала над кувшинчиком, трогая кровь, иногда слизывая каплю-две, рисуя на серебре знаки и немедленно стирая их. Звуки древнего наречия шуршали, трепетали, звенели – завораживали, подчиняя себе внимание. Кортэ наклонялся все ближе к кувшинчику, едва разбирая смысл слов и исполняя требуемое по наитию. Он снова дышал вместе с Аше, женщина вдыхала его выдох и отдавала свой. Наконец, необходимое было исполнено, маари оттолкнула сына тумана и перебросила ткань на голову Иларио, приобняла его за шею и подтянула ближе, начиная новый обряд шепота, рисования знаков и совместного дыхания.

Карета миновала второе кольцо людей, Кортэ постепенно очнулся, краем сознания отметил остановку, мелькнувшие за окном яркие плащи гвардии. Форму придумали совсем недавно, когда его величество Бертран Барсанский исполнил давнюю мечту и все же обеспечил Эндэру постоянной армией, заменив ею войско, составляемое заново каждый раз к новой заварушке из отребья, приводимого вассалами, разрозненного и по большей части дурно обученного.

Гвардия присягала короне, служба весьма щедро оплачивалась из казны, людей отбирали тщательно, не учитывая знатности, но уделяя внимание молодости, силе и готовности проявить преданность. Год назад – Кортэ знал это лучше многих, сам участвовал – Эспада прошелся даже по невольничьим рынкам побережья и внимательно изучил согнанных на берег галерных каторжан. Бродили упорные слухи, что Бертран намерен объявить поход против еретиков, и армия нужна для того, чтобы добытое у врагов веры золото не все осело в сундуках Башни. Последняя начинаний короля не одобряла, маджестик, по слухам, пребывал в холодном бешенстве. Еще бы! Эта армия чтила заветы Мастера куда менее, нежели щедрость его величества. И могла быть использована не только против еретиков…

– Как кстати явилась тварь, – поморщился Кортэ, отвлекаясь от мыслей. – Мы сами, всей страной, стали рассадником заразы чернокнижья. Чуть ранее погиб Альба… Король Галатора никогда не любил наш край, теперь погиб его посол, он оскорблен и на законных основаниях жаждет крови и взывает к мести, поскольку Турания на всех картах рисует Барсу своей провинцией. Значит, теперь Эндэра – враг и для людей, и для нэрриха. А еще и Изабелла чудом жива, травили её со знанием дела… Черт, а ведь Абу прав. Война подкралась вплотную.

– Прибыли, – негромко вымолвил Иларио, сбрасывая с головы ткань и кое-как разгибаясь. – Брат Кортэ, в душе твоей жены никак не ересь. Я шел по ступеням Башни и слышал звуки дивные. Кажется, я даже понял несколько слов… и уверовал в наш успех.

Нэрриха кивнул, втянул ноздрями затхлую тишину безветрия и спрыгнул в сухую траву, прахом распавшуюся под башмаками.

Солнце светило будто бы издали. Висело оно для этого времени дня неестественно низко и выглядело пугающе раздутым, опухшим, кроваво-алым. Седая трава, более похожая на сплошную паутину, начиналась в десяти шагах. Над ней клубилась подобная гари пелена, застила взор и мешала увидеть сам склеп. По кромке худшего замерли изваяниями багряные, и многих Кортэ узнавал, даже не заглядывая в лицо. Он сам учил их, он разделял с ними хлеб и кров, он два года без малого назывался их братом…

В стороне от седой травы в кольце охраны сидели кебши – потрепанные, едва живые после задушевных бесед с братом библиотекарем в загадочных «нижних подвалах», куда Кортэ предпочитал не заглядывать, слишком хорошо понимая, что там творится. И не желая отягощать свое мнение относительно Иларио этими подробностями его прошлого и настоящего.

Поодаль, на склоне холма, за вторым кругом багряных, опасливо переминались несколько цыганок, и каждая старалась не глядеть в серость, откуда даже сквозь безветрие сочился холодный, цепкий ужас…

В десяти шагах от края седой травы, лицом к ней, расположился на своем неизменном потрепанном коврике Абу. Он сидел, прикрыв глаза и отрешившись от бренного. За спиной посла расположились его люди, все в широких сплошных одеяниях ниже колена, чем-то похожих на рясы. «Те, кто кружится с ветром» – Кортэ знал перевод полного названия ордена последователей чужой веры, но отчего-то не мог припомнить само название на языке юга.

– Хмарь лезет в голову и все там мутит, – пожаловался сын тумана еле слышно.

– Я исправлю, – прошелестела Аше в ухо. Вцепилась в шею и добавила: – Неси меня, не могу ступить на траву. Ему нельзя знать о маари. Каждому, кто стоит на грани, лицом к Поу, я должна помочь сдерживать змея. Разворачивай их за плечи ко мне, хорошо? Этого, потом того, потом…