Сын тумана

Энрике вздрогнул от недоумения. Он-то полагал, что всё как раз закончилось. После рассказа бесхитростного Лало дело проявилось целиком, от причин и до подробностей обстоятельств: некто пожелал очернить новую святыню и использовал старую, может статься, ещё детскую, дружбу с настоятелем обители Трехзвездия. Потому и назвал его мирское имя… С этим именем он постарался втереться в доверие к служителю Энрике. Хитрец стремился, посетив остров, неоспоримо доказать: мало того, что жена служителя цыганка и плясунья, так она еще и занимается чернокнижьем. Дальше тоже ясно: к первому обвинению несложно добавить куда худшее. Мол, патор Факундо потакает ереси и, значит, погряз в грехе. А то и отмечен тьмою. Дальше и того проще. Служитель Энрике, если верить ночному действу – одержим, потому следует его заточить в подвалы обители Скорбящих душ, там наверняка есть местечко среди заговаривающихся, полагающих себя богами и просто тихих помешанных.

Фраза «всё началось» ломала стройную картину предательства патора кем-то из его ближних.

– Что… началось? – недоуменно переспросил Энрике.

– Лупе очухалась, да как взялась вещать, всех аж оторопь разобрала, – с воодушевлением отметил сэрвэд. – Наш-то настоятель Серафино уж сколь умен, все книги в обители прочел насквозь, а только и он так ровнехонько слов не укладывает. Ну, про замковый камень, первую Башню и великую ересь, про разделение в наречиях… И как люди растратили общность сияния… Нет, во как: злат свет… знания.

Сэрвэд смолк, хмурясь и припоминая слова, глубоко проникшие в его немудреное сознание, гвоздями засевшие там – и не желающие теперь выдираться, заново ложиться на язык. Энрике хмыкнул. Он знал, что Лупе в душе – глубоко и тайно – набожна, что её насмешки не более, чем внешнее и показное. Вроде колючек у полезного, целительного растения. Не ощетинься, не отгони назойливых – и не позволят они выжить, распрямиться, зацвести. Ещё служитель приметил: жена ночами над колыбелькой малыша Хулио шепчет молитвы, но слова в тех молитвах частью невнятные, а частью незнакомые, добытые не из книг Башни. Мешаются в молитвах и наречия – эндэрийские с цыганскими, да под приправой южных алькемских звучаний… Лупе желает сыну только хорошего, ни единое слово не относится к злой тьме, которая была знакома покойной старухе цыганке! Просто верует Лупе простодушно и наивно, по-деревенски…

– Да уж, дела, – Энрике потряс больной головой. – Не понимаю…

Как представить себе жену – читающей в голос полный канон проповеди? Это невозможно, она слышать-то его от начала и до конца не слышала в своей жизни!

Дверь едва приметно скрипнула, отворилась. Гранд высмотрел в щель очнувшегося хозяина дома и как-то слишком уж явно обрадовался, выбрался на порог. Ретиво придал лицу серьезность, поклонился, как равному, а то и старшему. Присел на траву рядом. Потребовал свежей воды из родника, повелительным жестом отослал Лало прочь и проследил, как тот шагает к ручью.

– Пожалуй, мы изрядно перед вами… виноваты, – гранд пожевал губы, шевельнул рукой, словно перелистнул страницу. – Прибыли мы с некими подозрениями, не скрою.

– Жечь её собирались? А ребенок? – изо всех сил сдерживая гнев, предположил Энрике спокойным тоном. Вздохнул, прикрыл глаза. – Или меня одного было бы довольно по великой вашей доброте? Положим, я не вполне наивен, распознал ваш тагезский стиль чтения проповеди. Но не придал значения. Вы не могли не понимать, что вера и ересь – суть вопросы людские, решаемые нами меж собою. Однако же, учёл я, обитель Трехзвездия стала с некоторых пор вотчиной рыжего нэрриха не самого мирного склада ума. Дон Кортэ моему сыну – названый отец, сие ведомо Башне и записано в родовую книгу семьи Ароза. Неужели вам… безразлично мнение рыжего? Вероятно, я не знаю важных новостей, именно тех, что доставил голубь. Они открыли для вас возможность действовать без оглядки на мнение сына тумана. Что было в послании, спешно доставленном из Атэрры? Я бы заподозрил, что вашим хозяевам удалось заполучить Кортэ в найм. Но – вряд ли, он умеет торговаться. Значит, наняли кого-то равноценного?

Гранд поёжился и отвернулся. Он, конечно, был наслышан о Кортэ и его «смирении». Найм рыжего нэрриха врагами патора – Энрике сразу распознал – не состоялся: не зря гранд сел рядом, не зря ломает себя и пробует замять случившееся, не применяя силу или яд. Впрочем, сила исключается, Лало хоть и не особенно умен, зато предан ордену багряных и способен раскидать всю охрану гранда один, не вспотев. Яд? Энрике покосился на руки гранда. По-прежнему ни единого перстня. Нелепая привычка: хранить яд под дорогим камнем, в тайнике – и в то же время на виду. Все сведущие люди знают обычай служителей высокого сана, связанный с ношением заполненных перстней, но вещицы по-прежнему в ходу.