Сын тумана

Та испуганно замотала головой, вжалась в стул и закрыла лицо руками, лишь разок исподлобья глянув на ужасного нэрриха, известного всякому и наверняка именуемого чудовищем, к тому же лысого, колюче-небритого, мертвенно серого и ведущего себя недопустимо. Кортэ сокрушенно вздохнул: не следует насильно насаждать благо. Может, никому и не требуется его вмешательство, ломающее устои. Вон как наследник глянул на девочку. А в чем счастье женщины? В праве быть ценным имуществом и принадлежать к богатому дому. Так ответят многие: даже старый Челито пожелал подобного для Зоэ. От души хлопотал, старался всеми силами, не спросив её мнения. Хорошо хоть, выжил… придурок, – мельком подумал Кортэ, припомнив письмо от поверенных. Старика успели выволочь за шиворот из заговора, отправили в закрытой карете подальше от столицы – и то дело.

– Вы, все трое, наверх, – тихо и строго велел Кортэ богато одетым людям, статуями замершим у стены. – Ну, резвее. Иначе до заката вам не зарыть покойника. Я не уйду, покуда не получу того, зачем явился. Не кривите морды, я груб, зато он – грешен сверх меры. Такой грех лучше оплатить, а не тащить по ступеням посмертья: колодой повиснет на шее и утянет во тьму, слишком тяжел.

Вдалеке возник и разросся большой шум, скоро он стуком уверенных шагов докатился до зала. Два воина в коротких багряных рясах, с булавами при поясе, распахнули дверь, кивнули брату Кортэ – и поволокли к лестнице указанных нэрриха пленников, не успевших по доброй воле исполнить его приказ. Старшая жена очнулась и тонко, испуганно завыла. Наследник на ощупь нашел книгу, попытался сесть на прежнее место и продолжить чтение, хотя говорить пока что не мог, губы дрожали, пальцы рвали край страницы.

Кортэ покинул зал, шепнув несколько слов любимой молитвы и испросив у Мастера терпения и мудрости. Хоть малую толику…

В комнате над залом, вмещающим покойного, было тихо. Иларио по-прежнему стоял у стола, подбрасывая на левой ладони нож и перебирая правой листки с записями. Приведенных силой людей из нижнего зала разместили на полу у стены. Те замерли неподвижно, обреченно. Кортэ сел в кресло, оттащив его в сторону и развернув к допрашиваемым.

– Кто-то из вас, а я не сомневаюсь, что нужный человек тут, – сказал он спокойно, – знает, где хранится договор найма нэрриха Виона. Сейчас брат Иларио трижды прочтет «верую» и затем «отдание почести», тоже трижды. Времени, надеюсь, хватит для принятия решения. Поверьте, я старше вас, богаче золотом и опытом. Верное решение всего одно: отдать по доброй воле и без проволочек то, что я требую.

Нэрриха кивнул библиотекарю, повел бровью, забавляясь зрелищем вдохновенной радости, мелькнувшей на сухом длинноватом лице. Иларио искренне полагал, что его упреки и советы делают рыжего нэрриха истинно набожным и даже – он сам однажды признался – дают последнему надежду и на обретение души, и на признание маджестиком сего отрадного факта. Мнение Кортэ относительно способов получения нужных решений из главнейшего оплота Башни было иным. Ставить в один ряд душу и бумаги с красивыми печатями – разве это по-божески? Откуда бы маджестику вдруг научиться бесспорно обнаруживать наличие или отсутствие души? В чудеса площадного толка Кортэ не верил, в святость нынешнего первого служителя – увы, тоже. Именно потому полагал вопрос о своей бессмертной душе решенным наверняка положительно: еще весной он направил куда следует богатейшие пожертвования и дополнил их витиеватым письмом с еще более соблазнительными намеками финансового толка. Дары Башня приняла, скорого и гневного отказа на письмо не прислала – значит, вопрос о цене за душу как раз теперь рассматривается пристально и заинтересованно. И, вот гримаса бесовства, прикрытого маской святости: кто скажет наверняка, чьё золото питает нынешний заговор? Сундуки брата Кортэ, так некстати возжелавшего стать официально одушевленным, проследовали к главной Башне кривой дорогой через Тагезу…

– Верую в Бога единого… – негромко начал Иларио, хмурясь и поглядывая на своего подопечного. Брат Кортэ до сих пор сидел безразлично, не вершил в нужные моменты знаки первого и замкового камня. – Брат… – прервав молитву, укоризненно шепнул библиотекарь.

Кортэ очнулся, виновато повел плечами, поклонился и исполнил нужные жесты, а затем покинул кресло для смиренного коленопреклонения. Он даже добыл из-под рубахи оберег, поцеловал и зашептал молитву одними губами, без звука. Складка на лбу Иларио разгладилась, библиотекарь встал прямее, положил метательный нож на стол, добыл словно бы из воздуха четки и заговорил напевно, с выражением. Нэрриха своевременно кивал, вторил и думал: если у него, шумного грешника Кортэ, имеется живая и полная душа, наверняка таковая за последние годы стала сильно похожа на Иларио. Она строга в одном и беспечна в ином, добра иногда и по случаю, но тотчас и рядом жестока – тоже по обстоятельствам… Пожалуй, не худший образчик души: всего золота мира мало, чтобы перевесить убеждения и заблуждения Иларио.