Сын Валленрода

Едва Клюта произнес эти слова, послышался рокот автомобиля. Вскоре в дверях клуба возникла гора мяса, вернее жира, облаченная в нацистскую форму, рыхлая и тяжело сопящая. Пухлой рукой поприветствовала присутствующих и выползла на середину спортзала. Следом вошли четверо или пятеро «унтер-сановников», словно для контраста тощих и перетянутых ремнями. Судя по всему, отдел пропаганды и спорта прибыл в полном составе. Заведующий подбежал к высоким гостям. Проводил на приготовленные для них места и попытался выведать, чем обязан столь неожиданному визиту. Попутно довел до сведения, что не следует ожидать слишком высокого уровня игры, соревнования чисто локального масштаба, и цель их — выявить лучших игроков, которые могли бы выступить в состязаниях на первенство города. Толстяк слушал этот лепет, сверля заведующего глазками, спрятавшимися в складках жира.

— Говорят, тут играют какие-то поляки? — произнес он невзначай.

Заведующий побледнел и принялся торопливо оправдываться, что не было никакого распоряжения, воспрещающего участвовать в играх немецким гражданам иной расовой принадлежности. И лишь поэтому он позволил себе допустить двоих поляков, которые явились, но может приказать, чтобы они немедленно покинули клуб, хотя это было бы нежелательно, ибо их участие мобилизует немецких спортсменов, возбуждает чувство национальной гордости. Толстяк замахал руками, давая понять, что речь совершенно не об этом, он не намерен слушать вздор, после чего плюхнулся на стул и, раздвинув колени, чтобы дать место отвислому животу, досадливо проронил:

— Ладно, ладно. Начинайте.