Сын Валленрода

Тем временем поезд преодолел поворот и прибавил скорость. Польская земля все быстрее убегала из-под колес. Станислав ощутил спазм в горле. Всего несколько дней, а столько волнений, столько грусти. Его родной город был там, за границей. Откуда же эта боль и нежелание уезжать? Что он там оставлял? Стадион на Агриколи? Полуголого князя Юзефа на коне? Сокровища Королевского замка? Луна-парк с комнатой смеха и слона в зоопарке? Может, смену караула у могилы Неизвестного солдата и кресты возле Цитадели?.. Пожалуй, все вместе. И великое, и малое. Богатство и нищету, старое и новое… Быть здесь и там одновременно: в родном городе и в родной стране — нельзя. Две эти привязанности не примирить. А вот уже разрисованная бело-красными полосами будка пограничной стражи. Польский пограничник скучающим взглядом провожает поезд. Дальше — немецкий стражник в сером мундире — это уже рейх. Надписи на немецком языке, пропагандистские плакаты, портреты фюрера… И вдруг — громкая ружейная пальба. Станислав и сидящий напротив него Дукель высовываются из окна. Видят выжженный солнцем луг, который пересекает высокая железнодорожная насыпь. У ее подножия — выпиленные из фанеры зеленые силуэты солдат и большая группа штатских с винтовками на изготовку. Плоские человекоподобные макеты застыли неподвижно у земляного вала, как люди в ожидании расстрела. По команде какого-то типа в полувоенной одежде штатские залегли и открыли огонь. Мишени даже не дрогнули, залпы гремели неустанно. Их неподвластность смерти была убийственной издевкой неодушевленных предметов над нелепым и эфемерным явлением, которое именуется жизнью. Имитируя живых людей, фанерные силуэты с тупым безразличием подставляли себя под пули. Еще один залп… Дукель схватил Станислава за руку.

— Кто это? Что за банда?

— Не знаю. Этого не было. Что-то новое.

— Мишени напоминают…

— Я тоже подумал… польских солдат. Но кто эти штатские? И почему не на полигоне?

Поезд удалялся от странного луга под аккомпанемент продолжающейся пальбы. На станции в Бытоме их ждала Кася. О дне их возвращения она знала из письма и вышла встречать брата. Радостно бросилась на шею. Несколько дней разлуки обострили родственные чувства.

— Все по тебе соскучились, — говорила она, — мама не могла себе места найти, все вспоминала тебя, считала дни, оставшиеся до твоего возвращения. И дружина тоже. Твои ребята дважды заходили к нам, хоть и знали, что тебя нет. Жаловались, что им как-то не по себе, не знают, чем заняться, задумали какой-то велопробег, но без тебя ничего не получается. Все радовались твоему успеху в Польше. Завидуют, что разговаривал с Кусотинским. Ах, даже забыла тебя поздравить…

Станислав обнял Касю и поцеловал. Она была радостно возбуждена, ласкова, смешлива. Вдруг в непрерывный поток ее слов ворвались отголоски далеких выстрелов. Они напоминали те, которые Станислав слышал из поезда. Он привлек сестру к себе.

— Что это? Откуда стрельба? Из окна вагона мы видели каких-то штатских с винтовками. Кася, кто они такие?

Девушка помрачнела.

— Ах, Сташек, что здесь творится. Без конца стрельба, гремят марши, вопли…

— Кто эти люди?

— Дезертиры из польского войска. Польские немцы. Целыми толпами переходят границу. Здесь, конечно, сразу же получают оружие. Отпетые подонки. Держатся так, словно им принадлежит весь город. Даже здешние немцы их не выносят. Саранча…

Он слушал ее объяснения с тревогой. Все это отнюдь не радовало.

— Ясно, — отозвался Дукель. — Диверсантов готовят.

По дороге домой они встретились с таким отрядом, вид у этих молодчиков был действительно кичливый и наглый. Пожалуй, ни одна вооруженная до зубов воинская часть не производила столь зловещего впечатления, как эта, бог весть где собранная, банда штатских. Их полная угрозы песня еще долго звучала в ушах.