Сын Валленрода

Станислав почувствовал, как у него подкашиваются ноги.

— Пан капитан, — произнес он сдавленным голосом. — Я поляк. Играл в футбол здесь в Катовицах. Сержант Куртыба, он меня знает, мог бы подтвердить. Я пришел, чтобы вступить в польское войско… Хотел, прежде чем начнется война, к своим… А вы… на немецкую заставу. Они меня расстреляют.

Внезапно вмешался один из солдат:

— Осмелюсь доложить, пан капитан, я видел его на нашем стадионе. Забил красивый гол. Он вроде говорит правду.

— Не вмешивайся! — рявкнул офицер. — Что ты знаешь о войне?! Вчера пальнул футбольным мячом в ворота, а завтра выстрелит тебе в спинку. Выполняйте приказ!

Пограничники принялись выворачивать у него карманы. Он безразлично отнесся к обыску, повторяя сдавленным голосом:

— На верную смерть отправляете. Меня, поляка…

Вывели Станислава с винтовками наперевес. Во время допроса откуда-то приползла туча, и хлынул мимолетный дождь. Когда вышли на улицу, падали уже последние капли. В воздухе, мягком от сырости, пахло влажной листвой. Они шагали по асфальтированному шоссе. До границы было не более полукилометра. В ушах еще звучал иронический голос офицера, и жестокий, прямо-таки неправдоподобный приказ. Ведь это же уму непостижимо: польский солдат ведет его под винтовкой, чтобы передать в руки немецкой полевой жандармерии. Какой-то кошмарный сон, сейчас он проснется, и все будет, как было.

— Позвольте… — услыхал он собственный и вместе с тем словно чужой голос.

Пограничник прервал его на полуслове:

— Молчи. О чем бы ты ни заговорил, все равно шпион или провокатор.

— Так что же мне сказать, чтобы вы мне поверили? Немцы вам не возвращают ваших дезертиров. Им дают оружие, обучают убивать вас. А вы меня…

— Я тебе верю, — сказал солдат. — Ты не похож на тех, которые сюда приходили. Боишься по-настоящему. Это заметно. Мы уже не одного перебежчика завернули. Те подлюги только прикидывались. Верно? — обратился он ко второму солдату. Тот подтвердил нечленораздельным ворчанием. У Станислава затеплилась надежда.

— Отпустите меня?

Солдаты молчали. Они объяснялись жестами, которых он не мог видеть. Только чувствовал, что за спиной у него решается его судьба.

— Отпустите? — повторил Альтенберг с надеждой в голосе и одновременно ощутил прикосновение дула винтовки, как бы приказывающего ему изменить направление.

— Ты должен вернуться туда, откуда пришел. Это все, что мы можем для тебя сделать.

— Я же хотел в Польшу… — начал Станислав, но голос за спиной решительно возразил:

— Нет. Нас могут расстрелять за то, что отпустили шпиона.

— Понимаю. Пустите…

Свернули с шоссе на дорогу, по которой Станислав был препровожден на заставу. Вели прямехонько за проволочное заграждение. Оттуда уже не было возврата. У него оставался только один путь: назад, в рейх. Немного помолчав, солдат задал Станиславу неожиданный вопрос, видимо уже давно его мучивший.

— Скажи, — произнес он не без колебания, — правда ли, что у немцев танки из фанеры?

— Спятил, что ли?! Кто тебе это сказал?

— Был разговор…

— Ерунда. Я недавно поступил на металлургический завод. Там выпускают броню. Из лучших сортов стали.

— И я так думал, — сказал солдат. — Похоже, что дела будут невеселые. Еще нас переживешь. Ну, ладно, проход здесь. Дуй, только на немцев не нарвись.

— Спасибо. Не пускайте их в Польшу.

Альтенберг почувствовал, будто его вынули из петли, и бросился в просвет между рогатками.

Найти Дукеля. Непременно встретиться с Дукелем. Рассказать о своих перипетиях и пытаться уговорить вдвоем перейти границу. Сташек и сам не знал, хватит ли у него духу еще раз попытаться, однако бездействовать не мог. Но вот дома ли Дукель? Ведь ему грозил арест. Два дня назад был обыск. За это время его могли взять десять раз. Может, вообще не собирались упрятать за решетку, просто хотели припугнуть или не нашли у него ничего такого, что послужило бы поводом для ареста.