Сын ведьмы

Слово «святоша» он почему-то произнес почти с насмешкой. Как будто кто-то другой смеялся в нем над потугами Савы.

Но Сава, как и прежде, был спокоен.

– Как думаешь, почему ранее я все время отставал? Просто делал копотью от факела отметины на стенах, когда поворачивали. Пока они будут путь нам указывать. Потом кошки помогут.

– Кошки? – удивился Добрыня.

– Да. Земляные кошки. Я слышал, что тебе Малфрида о них говорила: они разумные, речь понимают, да и ласковое слово кошкам приятно. К тому же в моем заплечном мешке еще осталось немного мяса. Приманю их и договоримся.

Добрыня посмотрел на Саву почти с восхищением. Надо же, а он думал, что этот вятич простак простаком.

Тот же, не сводя с посадника взора, вдруг сказал:

– Очи у тебя сейчас обычные, человеческие, карие. И не скажешь, что еще недавно тебя превращали в иное существо.

Добрыня хотел было объяснить, что ему открылось, когда он снял крестик, рассказать, как иная сила и знания проникли в него. Но не стал. Однако почему-то понимал: пока человеческие чувства в нем сильны, он человек. Если же перестанет думать о людском – человек останется в нем лишь наполовину. Но тогда в нем появится больше сил идти против Бессмертного… хотя он и станет более связан с ним. А связь эта была ему сейчас важна, на нее только и надеялся, разыскивая Кощея в этих полных чар подземельях.

– Я ухожу, – произнес Добрыня, поправляя шлем.

Поднял дубину, взглянув на нее почти с насмешкой. И с этим он идет против хозяина Кромки? Если не найдет меч… Однако он помнил, что говорила Малфрида о том, где хранится оружие, с каким и против Бессмертного можно выступить.

Думать о матери сейчас было крайне тяжело. И он отбросил все мысли о ней и о тех, кого оставил. Ушел в темноту. Еще мгновение мерцала его светящаяся кольчуга, потом настал мрак.

Глава 15

Боль была такая сильная, что она и в забытьи слышала свой стон. Хотя была, казалось бы, далеко, далеко…

«Я умерла, я убила себя о скалы. Но почему же мне так мучительно теперь?»

Она хотела уйти в спасительное беспамятство, но что-то ее тревожило, не давало расслабиться. Рядом кто-то был. Кто-то опасный, не оставляющий ее, что-то бормочущий.

«Убирайся! – мысленно кричала она. – Ибо лучше боль, чем этот жуткий страх от одного твоего присутствия».

Страх усиливался по мере того, как телу становилось легче. Боль проходила… прошла. А потом ее приподняли, что-то поднесли ко рту, и она услышала приказ:

– Давай! Глотни. Ты ведь хочешь жить?

Она не была в этом уверена… но послушно выпила легкую сладковатую воду. И узнала этот вкус. Живая волшебная водица. Придающая сил, возвращающая к жизни, несущая силы и молодость.

Откуда чародейская вода здесь, в подземелье? Разве только…

Малфрида открыла глаза. Села, легко и свободно, как будто еще недавно ее тело не было одной сплошной раной.

Рядом сидел кромешник. Они смотрели друг на друга в густом мраке и узнавали.

– Ты?

– Разве ты не узнала меня еще раньше?

Мокей. Он… и не он. Красивое точеное лицо с жутким рубцом, пересекающим глазницу. От таких ран можно и ока лишиться, но на Малфриду смотрели два темных провала глаз, две черные дыры, в которых, казалось, не было никакой души. Один мрак.

И все же эта темноглазая тварь подземелья попыталась ей улыбнуться. Значит, еще что-то чувствует, значит, что-то осталось в нем живое. Но ведьме это было неинтересно. Интереснее другое: как он привел ее в чувство после того, что она с собой сделала?

Ей не хотелось говорить с ним. Она пришла сюда, мечтая уничтожить его, даже потребовать для него кары у Кощея… если она все же встретится с Темным хозяином Кромки. И вот Мокей рядом с ней. Может, теперь ей стоит выполнить задуманное? Малфрида глухо зарычала, сжимая кулаки, почувствовала, как прорезаются когти. О, он сам виноват, что у нее сейчас столько сил! Лечил раны мертвой водой, вернул силы живой. Как же он глуп, что дал ей все это! И сейчас она…

Но все же ведьма медлила. Не могла забыть, как он ушел, узнав, что у него есть сын. Почему так поступил?

– Я привел тебя в чувство твоей же чародейской водой, – спокойно пояснил кромешник, показывая Малфриде ее заплечный мешок. – Ты ведь бросила все, когда пыталась оживить своего никчемного шамана.

«Сам ты никчемный!» – хотелось крикнуть ему в лицо. Но он продолжал говорить, и она слушала.

Да, Малфрида обронила мешок, когда превратилась в Ящера. Вернее, когда ее превратили в чудище помимо ее собственной воли. Мешок же остался лежать. А ведь в нем оставалась вода, какую она заготовила, еще когда они только собирались покинуть лес нави и переместиться сюда. И до последнего мига ее превращения Малфрида берегла воду как зеницу ока. Их путь был опасный, и мало ли что… Но, оказывается, она сама чуть не загубила ее, когда стала Ящером.

Так пояснил кромешник.

– Ты раздавила почти все, когда металась в облике бездумного чудища. Воды было совсем мало, мне пришлось искать последние флаконы среди камней и осколков льда. Благо, что она все еще мерцала во мраке, когда все разошлись.