Сын Ветра

– Киноидные модификанты, – Паук встал. Тело его заиграло мышцами, словно бог связи готовился к рукопашной, – реагируют на кси-волны. В присутствии ментала с ослабленным периметром защиты у них начинает дико болеть голова. Даже если периметр закрыт, это всё равно похоже на сильную мигрень. У вас есть собака?

– Нет.

– Если бы была, вы бы поняли.

– При чём тут моя собака?

– При том, что её у вас нет! Выйдите из шатра! Рич, хочешь воды?

– Хочу-у-у…

– Выйдите немедленно!

– А он выйти не может?

Линда сердито сдвинула брови.

– Он не может, – рявкнул Паук. – Он пришёл ко мне. А вы к кому?

– Я к нему!

Линда ткнула пальцем в Тирана.

– Валите вместе! Бегом! Хотя нет, вы останьтесь, – Паук повторил жест комиссара, ткнув пальцем в грудь Тирана. – Я закачаю вам всё по свежим экспертизам. Не парьтесь, я быстро.

Грудь болела. Палец Паука оказался твёрже стального штыря. Тиран обернулся к Линде, развёл руками: извиняюсь, дела.

Киноид завыл, как по покойнику.

Фыркнув разъярённой кошкой, комиссар Рюйсдал пулей вылетела из шатра. «Чтобы подслушать разговор менталов, – вспомнил Тиран слова комиссара, – я должна находиться с ними в пределах прямой видимости. Если угодно, вот вам ближайший аналог: так помпилианцы клеймят рабов. Им надо видеть будущего раба, или хотя бы иметь возможность его увидеть. Иначе ничего не получится.» Он искренне надеялся, что сказанное Линдой действительно не только в отношении менталов. Вряд ли она просто так, с бухты-барахты, возьмется «слушать» мысли Яна Бреслау. Но после того срыва, когда Линда позволила себе несанкционированное вторжение в его разум, Тиран не мог полагаться на честность телепатки.

– Не переживайте, – киноид читал его мысли. – Она вас не подслушивает.

– Вы все-таки телепат? – удивился Тиран.

– Шутите? Я просто чую её запах. Телепат закрытый и телепат действующий пахнут по-разному. Валяйте, звоните куда хотели.

Тиран посмотрел на коммуникатор. Надо было спешить.

– Эй! – окликнул его Паук, прежде чем Тиран включил конфидент-поле и стал недосягаем для окриков. – Добро пожаловать в клуб. Мы здесь все припадочные.

– Психи, – машинально поправил Тиран.

– Не-а, – киноид зевнул шире прежнего, демонстрируя внушительный набор зубов. – Психов в Ойкумене много, каждый первый. Клубов на всех не хватит. А мы припадочные, точно тебе говорю. Как найдёт, так держи семеро, восьмой на подхвате.

Тиран не стал спорить.

IV. Саркофаг

Шах захихикал.

– Жги, джинн!

Он радостно хлопал себя ладонями по бёдрам, пачкал драгоценный кафтан бараньим жиром:

– Изменник голова жги, да! Мы приказать – чашу делать из голова. Вино пить, радоваться! Жги!

При всем искусственном понижении эмоционального фона эта радость обожгла Гюнтера так, словно в трапезной развели второй костёр, жарче первого. Горит голова врага? Человека, который не давал царю царей править по-настоящему? Джинн разделяет праздник своего нового хозяина? Разделяет гнев на зажившегося на свете деда? Да он весь пылает этим гневом! Джинн рад смене хозяев, он будет служить Шехизару верой и правдой…

Уже служит!

– Изменник?

Это было первое слово, произнесенное Артуром со вчерашнего дня. Он уронил обугленную голову Кейрин-хана на стол. Упав на золотое блюдо с рисом, голова окуталась облаком пара.

– Изменник! – с восторгом подтвердил Шехизар. – Ха, смотри: Кейрин – еда! Лежать на блюде с рис! Кто есть хотеть?

Мальчишка окинул взглядом залу. Конечно, он мог приказать, и никто не посмел бы ослушаться. Но вдруг найдутся добровольцы?

– Еда! Вкусный еда!

В визгливом голосе Шехизара прорезались нотки базарного зазывалы. Он был очень доволен своей шуткой. Смешно ведь: голова на блюде с пловом! Очень смешно! Почему никто не смеётся?! Когда шах шутит, все должны смеяться!

– Еда, – повторил Артур Зоммерфельд. Таким голосом могла бы говорить пустыня. – Вкусная еда.

Царь царей закричал.

Отшатнулся.

Упал на подушки.

В глазницах джинна бушевало пламя. Белое, дикое пламя. Белые Осы преступно медлили, завороженные огненным взглядом, а может, тихим звучанием свирели. Колыбельная текла и текла по трапезной, лишая воли, притупляя чувства.

– Стой!

Мальчишка выставил перед собой руку, ладонью вперёд. Другую руку он поспешил сунуть в рот. Так младенец, свернувшись калачиком, сосёт большой палец. Нет, не палец: флейту. Три хриплых свистка отразились от стен, пошли гулять по зале затухающими отголосками.

Джинн замер, словно автомат, в котором внезапно сел аккумулятор. Огонь в глазницах погас. Жилы под кожей потускнели. Лишь безрукавка на Артуре продолжала тлеть и дымиться. По ней расползались уродливые дыры с рдеющими краями.

«Один, – произнесла Регина Ван Фрассен. – Два. Три. Четыре…»

«Что вы там считаете?! Артура сейчас убьют!»

«Не вмешивайтесь. Не мешайте. Двенадцать…»