Сын заката

Зоэ сперва расстроилась, но постепенно смирилась, назвала чужака братом, как велели и Вион, и служители. В конце концов, любому существу нужен дом: местечко в душе и мире, огороженное от сквозняков обмана и недоверия… До сих пор Зоэ не приходилось быть для кого-то главным человеком, она сама искала тепла и защиты. Видимо, – подумала девочка, жалостливо опекая нового родича, – пришло время отдавать. Защищать и согревать, делиться и учить.

Постепенно чужак пообвык и начал разговаривать. Лишь три недели спустя карета, едва способная пробиться сквозь череду повсеместных, наспех устроенных по воле королевы, празднеств, торжественно въехала в столицу. Новорожденный нэрриха к этому времени уже пробовал улыбаться и забавно хмурился, вслушиваясь в людскую речь. Проявлял интерес, осторожно выговаривал несложные слова. Зоэ гордилась своей полезностью для целой – подумать только! – страны. И всё было совсем-совсем хорошо… Только во снах по-прежнему шуршал изодранными крыльями мотылек, не способный взлететь. Он так и остался в волосах, вроде живой, а вроде и нет…

Лишь осенью Зоэ узнала, что мог означать её сон.

Из сумерек, из невнятного шепота дождя, явился чужак. Он без стука отворил дверь и уселся в кресло – вымокший насквозь, хмурый, со впалыми щеками и нелепо всклокоченными рыжими волосами. Чужак долго молчал, грея руки над камином, растопленным первый раз за сезон. Наконец, он покосился на Зоэ, улыбнулся, принимая с благодарностью вино и чимский шоколад, добытые с верхней, гостевой, полки.

Пребывание во дворце приучило Зоэ не бояться незваных гостей и не ждать беду. Зачем? Рядом дедушка Челито, только охни – вскочит и стражу кликнет, у него бессонница. Да и младший из нэрриха в соседней комнате. Он, пусть и мало понимает в жизни, оружие освоил быстрее, чем беглую речь. С первого взгляда, ещё летом, выбрал себе старомодный широковатый клинок, одобрительно хмыкнул – и пошел звенеть сталью вдвоем с Вионом.

Зоэ подбросила дров в огонь и пошевелила угли, любуясь роем растревоженных искр. Гость допил вино, снова набулькал в кубок до краев и сыто, благодушно вздохнул. Откинулся на спинку кресла и завёл разговор, не представляясь.

– У тебя есть вопросы?

– Много, – почему-то сразу пожаловалась Зоэ и взялась перечислять самые таинственные. – Почему патор жил во дворце уединенно и потом р-раз… сгинул? Отчего королева что ни день, требует танцевать и думать о какой-то золотой рыбке? И зачем это король вдруг поехал на юг, если там враги? И ещё беда непонятная: меня не навещает Вико! И, чуть не забыла: а как тебя зовут? И да, вот беда: где Ноттэ, стоит его упомянуть, все отворачиваются и замолкают, и страшно… так страшно!

Зоэ смолкла, выболтав свой главный страх, жалобно глянула на гостя, мокрого и утомленного, явившегося уж наверняка тайком и вовсе не понять, достойного ли откровенности. Тот невесело улыбнулся, рассматривая свои поношенные башмаки и брошенный у двери мокрый, линялый плащ.

– Я Кортэ, сын тумана. Меня в столице не ждут. Подумай сама: хорош я буду, явившись к Изабелле, когда она в положении. Ведь и невольно, а напомню, что она велела убить меня, вполне за дело, хотя дело то быльем поросло, растрепалось по ветру. Но я-то вот – жив…

– Волнительно, – не одобрила Зоэ, исключив вопрос с танцами и рыбкой, а заодно порадовавшись за королеву.

– То-то же… Благодаря тебе у нас теперь мир, его надо беречь. Вот я и берегу. Живу, смешно самому, в обители у багряных. Ну, когда не занят иными делами и не странствую. Они то ли ненавидят меня и пытаются запереть и удержать, то ли считают личным грешником на воспитании. Мы летом славно друг дружку… вразумляли, – несколько веселее сообщил гость. Помолчал, допил вино и крякнул от удовольствия. – Драк у нас в обители вдоволь, одна беда: фанатики сами вина не пьют и мне не приносят, даже яблочного. Впрочем, года за два или я излечусь от ереси, или они – от святости… второе предпочтительно. Кажется, они уже поняли: если я возьмусь проповедовать, им же будет хуже.

– Зачем ты пробрался сюда?

– Видишь ли, я намерен учиться у Ноттэ, – совсем тихо и грустно сообщил гость. – А только нет его в мире. И надежды… и надежды нет, я не хочу тебе врать. Я уже много у кого спрашивал, все твердят одно и то же. Оллэ, сморчок бессмертный, хоть и брюзжал в полный голос о своем безразличии к миру и его населению, а все одно, галопом рванул из Сантэрии к маджестику, библиотеку перерыл до донышка, всё искал старые намеки и забытые рецепты. Абу – ты его не знаешь, и к тому же он нездешний – в голос воет от горя, он на юге всё перевернул. И тоже впустую…

Зоэ почувствовала, как пол уходит из-под ног и быстро нащупала кресло. Села, перебрала кисти шали и заодно старательно привела в порядок мысли, и убедила язык не отниматься прежде времени.