Сын заката

Кортэ вздохнул, погладил заплетенную в мелкие нарядные косички гриву вороного Сефе. Всмотрелся в грустный конский глаз, выворачивающий мир в иную форму, где большое делается крошечным, а малое – огромным… Хотя весь мир – он таков, пойди пойми, как выглядит на самом деле. Сплошные вопросы в нем и никаких ответов. Или хуже, как сегодня: сплошные ответы, которые вовсе не хочется знать… И в которые не стоит верить!

Ноттэ был прав. Нет, не так: Ноттэ прав. Нет заведомо правильных решений и однозначных оценок. Может, весь замок герцога мал, а розовая закатная звезда – песчинка в небе – огромна?

Кортэ усмехнулся, чувствуя себя окончательным дураком и не испытывая огорчения по указанному поводу.

– Рыжего коня по кличке Чёрт от имени Ноттэ передаю мирзе Абу с условием, что лучший его жеребенок будет подарен герцогу, я так хочу. Иного имущества у нэрриха Ноттэ не было, значит, и раздаривать больше нечего. Я свободен и могу заняться своими делами… То есть я не свободен и намереваюсь исполнить еще одно обещание, ведь сам Ноттэ не может это сделать… пока. Я всей душой благодарен за приглашение, но не стану у вас учиться, о мудрый сын шторма. Простите, мне некогда, – пожал плечами Кортэ, разбирая поводья и усаживаясь в седло. Сверху оглядел площадь. – Красивый город. Обязательно вернусь, здесь ветру дышится легко.

Глава 15. Чего не могут нэрриха

Боль настигла Зоэ внезапно и оказалась сокрушительной, рушащей мир… А ведь начинался день так светло, так мирно… Вион разбудил до зари, обозвал соней и велел собираться. Он принес в охапке и бросил на кровать невесомые и несусветно дорогие платья, шелковые, превращающие танец – в полет и сплошную красоту. Зоэ завизжала от восторга, с ахами и охами выбрала лучший наряд – синее неба, с золотым узором и пояском, расшитым каменьями. Явились слуги, почтительно помогли одеться и подали украшения, и снова не было сил удержать восхищение, перебирая длинные золотые цепочки с монетками и крошечными бубенчиками, звучащими при каждом шаге на сто веселых голосков…

Карета уже стояла в парке, и сама королева, зевая и кутаясь в бархат плаща, поцеловала Зоэ в макушку и пожелала удачной дороги.

Подушки пахли травами и ароматическим маслом. Рессоры чуть поскрипывали. Конский топот звучал ровно, успокаивающе. Зоэ рассмотрела узор платья до последнего стежка, до самой малой бусины. Принялась считать деревья у дороги, забравшись с ногами на диван – задремала. Сон пришел узорный и яркий, как вышитая подушка под щекой. Сон баюкал и лелеял, покачивал бережно, легко…

Пока не обратился в единый миг – кошмаром. Да таким жутким: ни проснуться, ни переменить страшного, длящегося вопреки воле. Начиналось всё вполне даже неплохо: незнакомая молодая плясунья, красивая и совсем не злая, к тому же и не пустотопка – вершила танец. Смотрела на мужчину и горела золотой радостью сердца, потому что первый раз в жизни верила, что этому человеку нужна она сама, какая она есть, что в его взгляде живет отсвет домашнего доброго огня, а не дикое пламя жажды и самовлюбленности. Плясунья кружилась, вскидывала руки и раскрывала миру широкие объятия, а после прижимала ладони к груди, лелея свое незримое счастье, чтобы гореть и греться, восхищать любимого и улыбаться солнцу.

А потом что-то сломалось в танце, солнце вздрогнуло – и кануло во тьму… Грохот мира, разбиваемого неведомой бедой в мелкие осколки – навалился, сделался ужасен! Осколки ощетинились сплошной угрозой. Опасные и острые, они ранили душу Зоэ в кровь и разлетались во все стороны, неся гибель. Мертвенная синева вспыхнула и заполнила тьму, не делая её – светом…

Тишина натянулась похрустывающим пологом, готовым лопнуть от напряжения. Тишина была вроде склепа: темная, невозвратно страшная. Зоэ ужаснулась неправильности сна, вскинула руки и попыталась раскрыть на ладони хоть малый лепесток огня – но танец не пожелал народиться и вмиг угас. Безветрие вынуждало Зоэ висеть в пустоте, со скрипом покачиваясь на крюке ржавого ужаса… Девочка прикусила губу и попробовала вырастить новый огонек надежды, и снова не справилась. Поражение отдалось во всем теле болью…

Зоэ упрямо зашипела: сдаваться совершенно невозможно! Ну кто за неё заступится в мире, вывернутом наизнанку, оглохшем от своей пустоты? Никто… Раз так, и плакать не для кого. Просить – не у кого. Не пожалеют, не заметят даже. Надо самой выбираться. Как однажды, в темной бочке, ужасающей куда сильнее, чем сама смерть. Правда, тогда спас Ноттэ, родной человек, пусть и не совсем он человек, и вовсе не родной по крови… Но разве эти мелочи – важны?