Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Руперт сел на камень, и Федор пристроился рядом с ним; он держал свою удочку всего в нескольких сантиметрах от удочки Руперта, крючки почти соприкасались.

— Хоп!

Федор перегнулся и выхватил удочку Руперта из воды. На крючке дергалась небольшая форель, Федор ее отцепил, сунул себе за пазуху вместе с первой и тут же поймал еще одну рыбу на свою удочку; Руперт и моргнуть не успел.

Не прошло и пяти минут, как они выловили из омута всю рыбу. За пазухой у них было уже штук двадцать форелей, и Руперт подумал: «Жадные маленькие обжоры!» Он осуждал форель за то, что она так легко давала себя поймать, хотя ловцом-то был он и винить ему следовало бы себя. Если бы он когда-нибудь попробовал ловить форель на кетовую икру в имении у одного из своих родственников на Тесте или Северне, они с полным правом могли бы его пристрелить, как злостного нарушителя благородных основ рыболовного спорта. Ведь подобная ловля — сущее преступление! Он попытался объяснить это Федору, тот согласился с ним, но привел любопытный довод.

— Только не в здешних местах, — заметил Федор по-русски. — Тут чересчур много рыбы и мало корма. Форель все равно не вырастет.

Судя по всему, он был прав.

Они оставили омут, и Федор пустился вниз по ручью, положив удочку на плечо и прыгая с камня на камень. Руперт пытался от него не отстать, стараясь в то же время увернуться от его удочки. Когда англичанин из предосторожности замедлял шаг, Федор сразу же командовал:

— Не отставайте! Не задерживайтесь!

Они пересекали широкую излучину ручья. Федор прыгал впереди по камням, как серна. Но вдруг он остановился и, вместо того чтобы сделать следующий прыжок, обернулся и грустно сообщил Руперту:

— Знаете, Руперт, вчера умер наш знаменитый chanteur[10] Вертинский.

Руперт узнал эту новость в воздухе, на полпути к очередному обломку скалы.

Но тот еще был занят Федором. Руперт кивнул, услышав об этой неожиданной смерти, и тут же (поскольку приземлиться было некуда) плюхнулся в глубокий проточный омут. Вода была ледяная. Он ударился о дно и всплыл. Федор уже прыгал дальше, в погоне за уносившейся удочкой Руперта.

— Все в порядке! — послышался его голос; он схватил уплывавшую удочку.

Руперт вскарабкался на скалу, ловя полуживую рыбу, выпавшую у него из рубашки, и несколько уснувших рыбок, плававших на поверхности омута.

— Все в порядке! — храбро откликнулся он. — Чего мы стоим?

Федор критически оглядел его — с Руперта ручьями стекала вода — и предложил свою рубашку, совершенно сухую, чистую и даже щеголеватую, несмотря на набрюшник из форели.

— Нет, нет. Жарко, я высохну, — вежливо отказался Руперт, откидывая назад мокрые волосы.

Федор, кивая в знак согласия сообщил:

— Там дальше хороший омут. И Forellen покрупнее.

Они снова пустились вскачь. Руперту казалось, что это не они бегут вдоль ручья, а ручей несется за ними вдогонку и никак не может их нагнать. По дороге они удили в каждом встречном смуте. Федор все время держался рядом с Рупертом. Когда после вторичного вынужденного купания Руперт до отказа набил мокрую рубашку рыбой, Федор сказал, что пора домой.

Руперт оглянулся на высокие, заросшие сосняком горы, уходившие в синее небо, и решил, что обратный путь займет у них пять или шесть часов, если они его вообще осилят.

— Мне ни за что туда не взобраться, — заявил он Федору.

— Мы поедем, — успокоил его Федор и быстрым шагом направился к шоссе; там они стали дожидаться автобуса.

Показался большой открытый автобус, набитый шумной компанией туристов. Шофер нажал клаксон и промчался мимо, не обратив на них никакого внимания. Из-за бугра вынырнул второй автобус, — пассажиры приветствовали их веселыми криками, но шофер снова проехал мимо. Прежде чем появился третий — они уже слышали, как он, пыхтя, поднимается в гору, — Федор отбежал шагов на пятьдесят вниз и встал как вкопанный посреди шоссе, подняв руки; шоферу волей-неволей пришлось затормозить. Федор подбежал к нему, что-то сказал вполголоса, кивнув в сторону своего спутника, а потом подозвал Руперта.

Руперт, подхватив обе удочки, понесся к автобусу, как гончая на зов хозяина. Он догадывался, что Федор сказал шоферу что-нибудь вроде: «Это тот герой англичанин, Руперт Ройс!»

И герой англичанин, нагруженный двумя длинными удочками и дохлой рыбой в мокрой рубахе, с карманами, вымазанными красной икрой, в разодранных и выпачканных белых брюках, с грязными до колен ногами и белокурыми волосами, в беспорядке падавшими на лицо, влез в автобус. Его встретили криком «ура».

Чувствуя себя зверски усталым, он ехал в гору без единой мысли в голове и подтягивал песню, которую пели в автобусе (хотя ему и полагалось глядеть в оба по сторонам).

Когда они приехали на Рицу, он собрал удочки и рыбу — она то и дело выскальзывала у него из-под рубашки, — ему вторично прокричали «ура», и все попрощались с ним за руку. Пошатываясь, он вернулся в гостиницу. Нина уставилась на него с изумлением.

— Вы свалились в реку! — воскликнула она.

— Разок-другой, пустяки, — ответил он.

— На вас страшно смотреть! Вам надо сейчас же переодеться.