Сын змеи (СИ)

Ночь была теплой и звездной. Постояльцы спали. Хозяйская семья отправилась на отдых далеко за полночь, закончив свои дела. Астид сидел на телеге, оглядывая трактирный двор. Старый пес - единственный, кто узнал беглеца - лежал у его ног. Вспоминалось многое. Плохое, очень плохое и ужасное. Хорошее на ум не приходило. Да и не было до появления Гилэстэла ничего хорошего в его жизни. Астид поднял голову. Им отвели комнату на втором этаже. Самую лучшую. Ту, в которой он родился. Ту, где неизвестная эльфка, исходя кровью и криком, выбросила его из своей утробы в этот мир. На Астида нахлынуло жгучее желание спалить это место ко всем чертям, вычеркнуть его из бытия. Но память не выжжешь. Он вздохнул, слез с телеги и пошел в овин. Пес, переваливаясь на артритных лапах, медленно последовал за ним. Заворочались потревоженные овцы, шурша соломой. Астид остановился у памятного угла. Трактирщик всплыл в памяти, словно все случилось только что. По сараюшке будто пахнуло кровью. Снаружи негромко заворчал и заскреб по двери пес. За загородкой дышали овцы. Сколько коротких ночей он провел здесь, уставший от дневных трудов, зарывшись в душистое сено…. Астид лег на щедро устланный соломой пол в том месте, где умер хозяин, свернулся калачиком, закрыл глаза и тихо заплакал.

Утром Гилэстэл застал Астида внизу, в зале. Под его строгим и взыскательным взглядом трактирщица накрывала стол к завтраку. Князь с любопытством понаблюдал, как Астид с пристрастием истинного аристократа гоняет слуг, и едва не рассмеялся.

- Где ты провел ночь? – спросил Гилэстэл, присоединившись к воспитаннику за столом.

- В воспоминаниях, - ответил Астид.

- Было уютно?

- Нисколько, - Астид взглянул на князя. - Но я вполне оценил преимущества произошедших со мной перемен.

Покидая «Златолесского вепря», Астид ни разу не оглянулся. Это место его уже не держало. Но и возвращаться сюда по доброй воле он более был не намерен. Гилэстэл ехал, с одобрением поглядывая на Астида. Он не просто так привез его сюда. Минувшей ночью Астид избавился от угнетающих мыслей о своем прошлом. Воспоминания остались, но перестали быть так мучительны и тягостны. Этой ночью Астид будто родился еще раз, но уже для другой судьбы.

Протискиваясь по полуденным, суетливым столичным улицам к гостинице Вантада, Гилэстэл то и дело возводил очи на возвышающийся на холме дворец. Слуги встретили их на гостиничном дворе, приняли лошадей. Вантад, предупрежденный о приезде князя, приветствовал его с всегдашним почтением и радостью.

- Комнаты готовы, Ваша светлость, - склонился Вантад. Потом, прищурившись, взглянул на Астида, и улыбнулся. – Добро пожаловать, илан Астид. Вас и не узнать.

Прекрасно зная привычки князя, Вантад позаботился обо всем. В том числе и о бане. Когда Астид и Гилэстэл переступил порог гостиничной купальни, им навстречу вышли три девушки. Одна из них была знакома Астиду очень хорошо.

- Здравствуй, Наллаэн, - произнес Астид. – Ты меня помнишь?

Девушка, сведя брови, присмотрелась, вспоминая.Удивленно ахнула, узнав в элегантном полуэльфе, вошедшем вместе скнязем, давнего мальчика-заморыша.

- Астид?!

Он улыбнулся ей – широко и открыто, польщенный узнаванием. Наллаэн подошла к нему и в нерешительности остановилась, не зная, как себя вести. А Астидвзял её ладони, и, коснувшись их губами, повторил.

- Здравствуй, Наллаэн. Я скучал по тебе.

Она смотрела и не могла поверить.

- Ты… ты такой… высокий, - засмеялась с радостным удивлением. – Красивый и… другой.

- Я все тот же, Наллаэн. Для тебя я все тот же.

Гилэстэл удивленно смотрел на эту встречу.

- О-о. По всему видно, мы тут лишние, - он обнял двух других девиц и повлек их за собой в купальню.

А Наллаэн и Астид смотрели друг на друга, вовсе и не заметив ухода Гилэстэла.

- Все тот же? - прошептала Наллаэн и коснулась руки Астида. – Тогда пойдем. Тебе будет хорошо.

Её руки были нежны и осторожны, когда она освобождала его от одежд. Не было в ней той требовательности и резкости, что присутствовала в Элайне. Она была для него, а не он для неё. Он стоял перед ней – нагой, как в тот раз. Но теперь она смотрела на него, на его подтянутое, гибкое тело не с жалостью, а с восхищением.